О всех созданиях - прекрасных и удивительных - Джеймс Хэрриот

задумался.

— Может быть, дать вам не только желудочных порошков, но и жаропонижающую микстуру? На всякий случай.

Он долго смотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

— Так вы же все равно точно знать не будете, а?

— Ну, разумеется, не совсем…

— Может, в ней проволока сидит.

— Не исключено.

— Тогда чего же ей в глотку лекарства лить? Тол-ку-то никакого не будет!

— Вы совершенно правы. Никакого.

— Коровы-то я терять не хочу, вот вам и весь сказ! — разъярился он. — Эдак и совсем разориться недолго!

— Я прекрасно это понимаю, мистер Виггинс. Потому-то я и полагаю, что ее необходимо осмотреть. Если помните, я с этого и начал.

Ответил он не сразу. Напряженный взгляд и легкий тик в щеке выдавали, какая в нем бушует внутренняя борьба. В конце концов он просипел:

— Может и так… только… э… до утра погодить нельзя? Вдруг да у нее само собой пройдет?

— Прекрасно! — Я даже улыбнулся от облегчения. — Утром сразу же посмотрите, как она, и, если ей не получшает, позвоните мне до девяти.

От моих слов он еще больше потемнел.

— А коли она до утра не протянет?

— Да, конечно, некоторый риск существует.

— Чего вам и звонить-то, раз она подохла, а?

— Совершенно верно.

— Звонить-то я буду Мэллоку, живодеру, так?

— Боюсь, что так…

— Да на кой мне мэллоковские пять фунтов за такую-то корову?

— Хм-м… Вы, безусловно, правы.

— Уж больно она хороша!

— Охотно верю.

— Потерять-то мне ее никак не с руки.

— Я понимаю…

Мистер Виггинс набычился и грозно посмотрел на меня:

— Ну так и что же вы думаете делать?

— Минутку! — Я провел пальцами по волосам. — Может быть, вы подождете до вечера и поглядите, как она себя будет чувствовать, и, если ей не станет лучше, скажем, к восьми, вы мне позвоните, и я приеду.

— Приедете, значит? После восьми? — осведомился он, сужая глаза.

Я одарил его сияющей улыбкой.

— Совершенно верно.

— Верно-то верно, да только в прошлый раз, когда вы ночью приезжали, вы это в счет поставили, нет, что ли?

— Возможно. — Я развел руками. — В ветеринарной практике принято…

— Вот и выходит, что это еще накладней получится.

— Если взглянуть с такой точки зрения, то, конечно…

— У меня ж лишние деньги не водятся, знаете ведь.

— Я представляю…

— И на простой счет еле наскребаю, а тут лишнее плати?

— Но право же…

— Вот и выходит, что вы это зря придумали, верно?

— Пожалуй… не спорю… — Я откинулся на спинку кресла, чувствуя себя бесконечно усталым.

Мистер Виггинс угрюмо жег меня взглядом, но я не собирался больше предлагать никаких гамбитов и в свою очередь уставился на него, как я надеялся, с непроницаемым видом, который должен был по моим расчетам яснее всяких слов сказать ему, что я готов выслушать любое его предложение, но сам ничего предлагать больше не собираюсь.

Тишина, воцарившаяся теперь в приемной, оставалась нерушимой очень долго. В конце улицы церковные куранты отбили четверть, в отдалении, по-видимому на рыночной площади, затявкала собака, мимо окна на велосипеде промелькнула мисс Добсон, дочка бакалейщика, но мы оба молчали.

Мистер Виггинс жевал нижнюю губу, бросал на меня отчаянные взгляды и тотчас вновь принимался созерцать свои ноги. Он явно исчерпал все возможности, и в конце концов мне стало ясно, что инициативу я должен взять на себя, причем категорически.

— Мистер Виггинс, — сказал я, — мне пора ехать. Вызовов у меня много, но мне предстоит побывать на ферме в миле от вашей, так что часов около трех я погляжу вашу корову.

Я встал, показывая, что разговор окончен.

Фермер затравленно посмотрел на меня. Видимо, он смирился с мыслью, что мы зашли в тупик и останемся в нем еще долго, а потому моя внезапная атака застала его врасплох. Он открыл было рот, но ничего не сказал и повернулся к двери. На пороге он остановился, поднял руку, секунды две умоляюще смотрел на меня, а потом понурился и вышел.

Я следил в окно, как он переходит дорогу: посреди мостовой он внезапно нерешительно остановился, что-то буркнул и оглянулся на наше крыльцо. Меня охватил страх, что его собьет машина, но тут он расправил плечи и медленно пошел дальше.

А иногда получить ясную картину не удается и по телефону.

— Боб Фрай говорит.

— Доброе утро. Хэрриот слушает.

— У меня свинья что-то не того.

— A-а! Так что с ней?

— Это вы мне скажите!

— О!

— Чего бы я стал вам звонить, кабы сам знал, что с ней? Хе-хе-хе!

То обстоятельство, что эту шуточку я слышал уже две тысячи раз, не меньше, помешало мне от всей души присоединиться к его смеху, но какое-то кудахтанье я из себя выдавил.

— Совершенно верно, мистер Фрай. Нуте-с, почему же вы мне звоните?

— Так я же объяснил, черт дери! Чтобы узнать: что с ней такое.

— Это я понял, но мне нужно знать поподробнее. Вы сказали, что с ней что-то не того. Но что именно?

— Куксится чего-то.

— Да-да. Но не могли бы вы объяснить, в чем это заключается?

Пауза.

— Понурая она какая-то.

— Что-нибудь еще?

— Да нет вроде… Вообще дохлая она, если на то пошло.

Я ненадолго задумался.

— Так… э… Я попробую спросить вас немножко по-другому: зачем вы мне звоните?

— Звоню, потому что вы ветеринар. Это ясе ваша работа, разве нет?

Я предпринял новую попытку:

— Было бы лучше, если бы я знал, что с собой захватить. Какие у нее симптомы?

— Симптомы-то? Ну, неможется ей вроде бы.

— Да, но как она себя ведет?

— А никак. Потому я и забеспокоился.

— Гм, гм! — Я поскреб в затылке. — Ей что — очень плохо?

— Да уж не хорошо.

— Вы, кажется, сказали, что дело срочное?

Новая долгая пауза.

— Ну, она не так чтобы уж, а только и не очень. Совсем тела не нагуливает.

— Вот-вот… И давно это с ней?

— Да уж порядком.

— Ну а точнее?

— Чего уж там говорить. Давненько.

— Мистер Фрай, мне необходимо знать, как давно у нее наблюдаются эти симптомы. Сколько времени назад они появились?

— A-а! Да с той поры, как мы ее купили.

— И когда же вы ее купили?

— Да тогда же, как и всех прочих…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Мне всегда нравилось работать со студентами. Для получения диплома