Крах и восход - Ли Бардуго

– Никто не способен…

– Способен. Это было не исцеление, а воскрешение, тот же процесс, с помощью которого он создал другие усилители. Все записано в его журналах.

Метод восстановления кислорода в крови, средство предотвращения разложения. Сила целителя и фабрикатора, расширенная до предела и далеко за него, в место, куда она никогда не должна была заходить.

– Скверна, – прошептал Толя. – Власть над жизнью и смертью.

Я кивнула. Магия. Мерзость. Дар созидания. Поэтому журналы остались неоконченными. В конце концов, Морозову не было смысла охотиться на создание, чтобы сотворить третий усилитель. Цикл уже был завершен. Он наделил свою дочь могуществом, предназначенным для жар-птицы. Круг замкнулся.

Морозов преуспел в своем грандиозном плане, но не так, как рассчитывал. «Когда играешься со скверной, что ж, результат всегда отличается от того, на что надеялись». Когда Дарклинг вмешался в творение в сердце мира, наказанием за его заносчивость стал Каньон – место, где его сила бесполезна. Морозов создал три усилителя, которые никак не соединить, не пожертвовав жизнью дочери, без того, чтобы его наследники не заплатили плотью и кровью.

– Но олень и морской хлыст… они были древними, – прошептала Зоя.

– Морозов специально их выбрал. Они были священными созданиями – редкими, яростными. А вот его дочь была обычной отказницей.

Поэтому Дарклинг и Багра с такой готовностью сбросили ее со счетов. Они предположили, что она умерла в тот день, но воскрешение должно было сделать ее сильнее – ее хрупкую смертную жизнь, связанную правилами этого мира, заменили на нечто совсем другое. Но в тот момент, когда Морозов подарил дочери вторую жизнь, жизнь, которая не принадлежала ей по праву… какая ему была разница, что скверна сделала это реальным?

– Она пережила падение в реку, – сказала я. – И Морозов отвез ее на юг в поселение.

Чтобы она жила и умерла в тени арки, из-за которой однажды долину нарекут Двумя Столбами.

Я посмотрела на Мала.

– Должно быть, она передала эту силу своим потомкам. Могущество текло у них в жилах. – Из меня вырвался горький смешок. – Я считала себя одной из них. Мне так отчаянно хотелось верить, что все это делается ради какой-то высшей цели, что мое участие не просто… случайность. Я считала себя наследницей второй ветки рода Морозовых. Но это был ты, Мал. Это всегда был ты.

Он наблюдал за мной сквозь огонь. Мал не проронил ни слова за весь разговор, за весь ужин, который удалось съесть только Толе с Накошкой.

И теперь молчал. Он встал и подошел ко мне. Протянул руку. Я замешкалась на долю секунды, чуть ли не боясь к нему прикасаться, но затем вложила свою ладонь в его и позволила поднять меня на ноги. Мал молча повел меня к палаткам.

Позади раздалось ворчание Зои:

– Святые, мне что, теперь придется всю ночь выслушивать храп Толи?

– Ты тоже храпишь, – заметил Хэршоу. – И отнюдь не по-женски.

– Я не…

Их голоса стихли, когда мы, нагнувшись, прошли в тускло освещенную палатку. Свет от огня проникал через брезентовую ткань и создавал тени. Без лишних предисловий мы устроились на шкурах. Мал свернулся вокруг меня, прижимаясь грудью к спине и крепко обхватывая меня кольцом из рук, его дыхание щекотало мне шею. Так мы засыпали под жужжание насекомых на берегу Тривки, в трюме корабля, плывущего в Новый Зем, на узкой койке в ветхом пансионе в Кофтоне.

Его ладонь скользнула по моему предплечью. Ласково обхватила запястье, словно проверяя реакцию. Когда мы соприкоснулись, нас вновь пронзил разряд, и даже это мимолетное ощущение могущества было практически невыносимым по своей силе.

У меня сжалось горло – от горя, недоумения, постыдной и неоспоримой жажды. Хотеть от него этого могущества было слишком, слишком жестоко. Это несправедливо. Глупые слова, ребяческие. Бессмысленные.

– Мы найдем другой способ, – прошептала я.

Мал разжал пальцы, но продолжал слегка прикасаться к запястью, придвигая меня к себе. Я почувствовала себя так же, как и всегда в его объятиях – полноценной, как дома. Но теперь мне приходилось сомневаться даже в этом. Были ли мои эмоции реальными или результатом судьбы, которую Морозов привел в действие сотни лет назад?

Мал смахнул волосы с моей шеи. Быстро поцеловал кожу над ошейником.

– Нет, Алина, – ласково ответил он. – Не найдем.

* * *

Казалось, что обратное путешествие к Двум Столбам заняло меньше времени. Мы придерживались горной местности, шли по узким хребтам холмов, а расстояние и дни сокращались под нашими ногами. Мы двигались быстрее, поскольку местность была уже знакомой, и Мал не выискивал признаков жар-птицы, но я ощущала, как наше время сокращалось. Меня пугала реальность, ждущая в долине, решение, которое придется принять, объяснения, которые нужно придумать.

Мы путешествовали в молчании; периодически Хэршоу что-то напевал себе под нос или бормотал Накошке, но остальные погрузились в собственные мысли. После той ночи Мал держался от меня на расстоянии. Я не приближалась к нему. Даже не знала, что тут сказать. Его настроение изменилось – спокойствие все еще было при нем, но у меня появилось пугающее ощущение, что он упивался миром, пытался запомнить его напоследок. Он поднимал лицо к солнцу, закрывая глаза, или срывал стебель календулы, глубоко вдыхая ее запах. Охотился для нас каждую ночь, когда местность позволяла развести костер. Указывал на гнезда жаворонков и на дикую герань, поймал полевых мышек для Накошки, которая слишком избаловалась, чтобы охотиться самой.

– Для обреченного человека, – сказала Зоя, – ты поразительно бодр.

– Он не обречен! – рявкнула я.

Мал вставил стрелу в лук, натянул тетиву и отпустил ее. Стрела устремилась в безоблачное и с виду пустое небо, но через секунду мы услышали далекое карканье, и на землю почти в миле от нас что-то упало. Мал надел лук на плечо.

– Все умирают, – произнес он, подбегая к своей добыче. – Но не все ради высшей цели.

– Он пустился в философию? – спросил Хэршоу. – Или это одна из тех лирических песен?

Инферн начал напевать, а я побежала вслед за Малом.

– Не говори так, – попросила я, поравнявшись с ним.

– Хорошо.

– И не думай так.

На это он даже улыбнулся.

– Мал, прошу тебя, – с отчаянием обратилась я, сама не зная, о чем молю. Взяла его за руку. Он повернулся, и я не мешкая поднялась на цыпочки и поцеловала его. Ему потребовалась крошечная секунда, чтобы среагировать, а затем Мал скинул лук и поцеловал меня в ответ, крепко обнимая руками, твердый рельеф его тела прижался к моему.

– Алина… – начал он.

Я вцепилась в лацканы его пальто, глаза наполнились слезами.

– Не говори мне, что всему этому есть причина, – яростно произнесла я. – Или что все будет отлично. Не говори мне, что ты готов умереть.