Эмигранты - Андрей Величко

Через трое суток ветер утих, и вовремя, потому как на борьбу с течами на фрегате были мобилизованы уже и пассажиры. Я определил наши координаты и выяснил, что снесло нас здорово, мы находимся ближе к Маврикию, чем к Мадагаскару. Ничего не поделаешь, придется сделать остановку на этом пока еще ничем не знаменитом острове, подумал я, командуя смену курса.

~~~

Двадцать четвертого апреля наши корабли достигли Маврикия и зашли в гавань, где пока еще не было города Порт-Луи, потому как до исхода голландцев с последующей колонизацией острова французами оставалось пятнадцать лет. Но все же тут видны были следы человеческой деятельности. В частности, две небольших лодки и средних размеров сарай на берегу, где сейчас суетились и размахивали руками несколько человек. Похоже, корабли не так уж часто посещали эти места.

Ремонт фрегата занял неделю. За это время днище самого тихоходного члена нашей команды, «Уайт Хоре», было как-то почищено от наросших на него ракушек. «Винчестер» и «Мэри» имели медную обшивку днища и поэтому обрастали заметно меньше. Наши же экспедиционные корабли не обрастали вовсе из-за специальной ядовитой краски, которой я захватил с собой в прошлое около полутора тонн. Причем фирма-продавец, что интересно, честно предупредила меня — краска не соответствует каким-то там международным нормам, и в некоторые места корабль могут просто не пустить. По-моему, тут они малость перестраховались. Во всяком случае, до сих пор нас никто никуда не пытался не пускать. Но эта краска была невосполнимым ресурсом, и сейчас Илья вел работы по созданию чего-нибудь подобного на основе ядовитой австралийской флоры. Кажется, он был уже близок к первым результатам.

Стосковавшиеся по твердой земле переселенцы восприняли заход на Маврикий как подарок судьбы и сейчас увлеченно охотились на еще остающихся тут черепах и дронтов. Хотя слово «охота» можно было смело брать в кавычки, ибо этот процесс выглядел следующим образом. К объекту просто подходили, били его палкой по голове и тащили к костру на предмет сварить или пожарить. И единственная трудность тут заключалась в том, что дронтов осталось уже очень мало и их не так просто было найти.

Глядя на это, я вспомнил свою старую задумку и первым делом попробовал у одного из костров жаренного на вертеле дронта. А ведь очень даже ничего, куда вкуснее индейки! За которыми, вообще-то говоря, Илья уже подумывал отправить экспедицию. Но ведь невкусная же скотина, только что большая и растет быстро! Однако именно эти свойства и требовали завезти ее в тоже большую и быстро растущую Австралию. Однако дронт на вкус ничуть не уступает курице, по размеру же ее существенно превосходя. Причем не факт, что переселенцам попались самые крупные.

Поэтому я объявил, что пожирание дронтов запрещено до того момента, пока на «Победу» не будет доставлено не менее дюжины этих птиц, причем абсолютно здоровых. За каждую из них я обещал заплатить по золотому рублю.

На острове сейчас жило чуть больше двух сотен голландцев, занимавшихся в основном выращиванием сахарного тростника и хлопка. Но особого дохода это не приносило, потому как сахарный тростник к тому времени можно было купить и поближе к Европе, да и хлопок тоже. Кроме того, его посевы, в отличие от более прочного тростника, часто уничтожались циклонами вроде того, что пригнал нас сюда. Кстати, крысы пока беспокоили колонистов не так сильно, хотя вроде бы голландцы покинут остров через пятнадцать лет именно из-за нашествия этих милых зверьков.

Я поинтересовался, есть ли у колонистов хлопок на продажу, и если да, то почем. И вскоре на «Чайку» уже грузили купленные мной три тонны. Кроме того, мне удалось уговорить две семьи хлопкоробов на переезд в Австралию. Ибо там ураганы бывают реже, а спрос на хлопок гарантируется государством. Действительно, до сих пор мы получали клетчатку для производства пороха из местного речного тростника, но это, конечно, был суррогат — хлопок куда предпочтительней.

Утром первого мая мы вновь вышли в океан. Перед отплытием я не удержался и сообщил островитянам, что если они выпустят почтовую марку голубого цвета с надписью «пост офис», то это скажется на экономике их колонии очень положительно. Кажется, моим словам не вняли, хотя я говорил чистую правду — в конце двадцатого века за марку «голубой Маврикий» давали до двадцати миллионов долларов.

~~~

Вопреки первоначальным планам теперь мы собирались сделать еще одну остановку на пути до Австралии — на острове Амстердам. К такому решению меня подвигли размышления об инерции мышления, которому, как оказалось, подвержен даже я, несмотря на определенные усилия по искоренению у себя этого свойства. Но тут, пожалуй, следует объяснить поподробней.

В свое время, когда я еще не был уверен, что отправлюсь в прошлое, но вполне допускал такой вариант, я познакомился с одним живущим в соседнем доме пенсионером, увлекающимся историей парового флота. Когда я сказал ему, что на технологиях середины девятнадцатого века можно создать котел с давлением в пятьдесят атмосфер, он долго смеялся, а потом объяснил мне, что тогда даже пять были недостижимой мечтой, а двадцатиатмосферный рубеж с трудом преодолели к Первой мировой, да и то далеко не все. Так как свободного времени у меня было до фига, а кроме того, хотелось проверить кое-какие мысли, — я предложил ему пари, что сделаю такой котел, причем максимум за неделю и из подручных материалов, используя свой настольный станок «Универсал». И действительно сделал, причем довольно просто. Ведь прямоточный котел представляет собой всего лишь змеевик, нагреваемый пламенем горелки. Вода подается в него под давлением, и, согласно проходимой еще в средней школе физике, под точно таким же давлением с противоположного конца трубки свищет пар. И от конструктора требуется только подобрать такую трубку, которая выдержит заданное давление.

Насос я сделал очень просто — в виде толстостенного вертикального цилиндра. В него заливалась вода, а сверху под давлением подавался углекислый газ из баллона. Затем намотал из толстостенной медной трубки трехслойную спираль, теплоизолировал ее асбестом, просунул внутрь сопло паяльной лампы и пригласил соседа на испытания. Пока не кончилась вода в цилиндре-насосе, мое устройство исправно гнало пар под давлением в семьдесят атмосфер.

Что интересно, сосед обиделся. Как же так, в авторитетных источниках написано одно, а тут какой-то с трудом закончивший заочный институт самоучка все делает не так, то есть неправильно, но оно у него почему-то работает!

Человек просто не учел масштабного фактора. Ибо то, что невозможно для мощности в десятки тысяч лошадиных сил, может оказаться вполне работающим просто на десятках, без тысяч. Но на малых кораблях в основном используются дизели, поэтому такая схема и не получила распространения. Однако на «Чайке» у нас стояли примерно такие котлы, только с более сложными водяными насосами и конденсаторами отработанного пара.

Сосед умер в две тысячи третьем году, но, даже если бы он и оставался жив, я не пригласил бы его в прошлое. Зачем он тут нужен — объяснять, что вот это невозможно по одним причинам, а вон то по другим? Спасибо, обойдемся.

Так вот, во время сидения на Маврикии меня осенило. Я ведь все-таки время от времени задумывался о дирижабле, который вроде бы пообещал Людовику, но представлял себе или что-нибудь вроде «Гинденбурга», или современные полимерные. Ни того ни другого мы в ближайшее время не могли построить в принципе. Но ведь, спросил я себя, какое дерево является самым прочным в мире? Вовсе не железное и не дуб, а бальса. Казалось бы, как это может быть, она ведь уступает даже липе? Но бальса очень легкая, и по соотношению прочности к весу она вне конкуренции среди древесины. Сравнительно небольшие конструкции из нее получаются даже лучше, чем из дюраля, пример тому — англо-канадский бомбардировщик «Москито». И небольшой дирижабль из китайского шелка и бальсы получится ничуть не хуже новейших полимерных, просто дороже, но у нас иные условия.