Дурные дороги - Эли Фрей

В общем, большинством голосов решили, что мы будем участвовать в акции.

И вот мы въехали в область и примкнули к активистам. Погода была дрянная, шел мелкий дождь. Волонтеры распределились по лесу. Приютил нас у себя один из жителей ближайшей деревни, который поддерживал движение.

Итак, что нужно было делать? Проводить шипование деревьев.

Я и не знала, что менять мир так скучно. Чего я ожидала? Наверное, чего-то захватывающего, значимого… а что получила? Вооружившись молотком, кусачками и гвоздями, я переходила от дерева к дереву. Вбить гвоздь под углом, откусить шляпку кусачками, замаскировать все глиной и мхом. На одно дерево ― восемьдесят гвоздей, потом перейти к следующему. И так ― бесконечно, час за часом, несколько дней подряд. Некоторые деревья помечали наклейкой, чтобы показать, что этот участок леса прошипован и рубить его нельзя. Гвозди ломают оборудование, вытаскивать их из дерева трудоемко, поэтому лесорубы не трогают помеченные участки.

Дождь усилился. Ноги месили грязь. Я обходила дерево за деревом, стерла руки до мозолей. Никогда я не занималась чем-то настолько скучным. Даже уроки эстетики и краеведения в пансионе были поинтересней.

Я немного приободрилась, только когда Юрец сообщил мне, что то, чем мы занимаемся ― незаконно, и мы теперь ― экологические террористы.

* * *

Дороги. Города. Кремли. Церкви. Мосты. Музеи. Набережные.

Ночь. Костер. Гречка и сардельки. Ден, открой портвейн. Ну вот, все, теперь ― полный набор счастливого человека.

Все время пасмурно, и этот нескончаемый дождь. Я постоянно дрожала от холода, то и дело пропадал голос.

Грязные дела. Кражи. Вечное безденежье и голод. Нескончаемые бухаловки. Кислый запах стоялого алкоголя и сладковатый ― засохшей блевотины.

Когда были на вписках, посуду не мыли до тех пор, пока не останется ни одного чистого предмета. Мытье посуды ― настоящий ритуал, мы обожали проводить его под приходом. Специально делали много пены, рассматривали переливающиеся пузырьки, искали в каждом целую Вселенную. А иногда мыльная пена казалась мне скопищем разноцветных жучков, которые копошатся друг на друге.

Концерт за концертом. Открытая площадка под мостом. Цех старой фабрики. Парковка. Заброшенная церковь. Чердак. Подвал. Небольшой клуб. Парк. Люди, которым срывает крышу. Люди, которые превращаются в животных. Музыка ― самое сильное оружие массового уничтожения. Ты ощущаешь, что время остановилось, что изменились физические законы планеты. Понимаешь, что жизнь ― штука необратимая. Жизнь ― самое прекрасное, что нам дано.

Мы не всегда слушали панк-рок. Он ужасен. Слушать его надо порционно и только в такие моменты, когда ненадолго хочется убить в себе человека. И в то же время… что-то в нем есть. Он прикольный. Среди миллиона песен о любви, деньгах, тачках нашлись песни о… хм, о таком, например: «Был солнечный денек, *** (отличная) погода. И вот открыл я банку с малиновым компотом. Я *** (навернул) пол-литра и началась рвота, кровавая рвота от этого компота!». Это весело. Это дерзко. Это необычно. [15]

Панк кричал нам: выбросите телек из окна на головы своим кумирам. Думайте своей головой и будьте собой.

* * *

На ночь мы остановились в старинной заброшенной усадьбе в одном из поселков нижегородской области. Конец сентября выдался холодным и сырым, мы сильно мерзли, даже водка не согревала.

Мы уже неделю были без денег. От дошираков тошнило и болел живот.

Юрец и Тошка развели костер у окна. Дышать стало нечем, зато по телу разлилось долгожданное тепло. Сначала ребята сожгли шкаф, потом содрали паркет в соседней комнате. Тишину нарушали хор голодных животов и треск горящих досок.

– Блин, когда будут деньги, я куплю ведро селедки в рассоле. До жути хочу селедки. С луком и на черный хлеб, ммм… ― блаженно сказала Ника.

– Картошку пожарим. С грибочками, зеленью и чесноком, – подхватила Аня.

– Шашлык нормальный замутим, ― добавил Игорь.

– Тогтик купим. С жигным кгемом, ― вздохнул Тошка и подкинул в огонь еще немного паркета.

И снова животы синхронно заурчали.

– Эх, ладно вам мечтать, ― заворчал Юрец. ― Мой живот сейчас сам себя переварит. Тох, у нас костер затухает. Нам надо больше пола…

* * *

― Вам нужно увидеть это! Это безумно популярные ребята! ― возбужденно говорила Ника по дороге. Мы направлялись на большой панк-рок концерт, проходящий в цеху старой фабрики на окраине Нижнего Новгорода.

Перед входом Юрец тайком сунул нам с Тошкой по отвертке.

– Зачем это? ― Я повертела в руках инструмент.

– Спрячьте куда-нибудь, чтобы при досмотре не нашли, ― сказал Юрец.

– Зачем?

– Это крутые парни, они собирают полный зал. Черт знает, что может случиться. На всякий случай.

Мы с Тошкой переглянулись и послушно спрятали отвертки под одежду.

Собралось действительно много народу. Цех здорово переделали в концертный зал, если не знать, то не отличишь от клуба.

На баре мы взяли пива. Умирая от жажды, я выпила залпом полстакана.

– Не налегайте, ― сказал Юрец. ― Оно тут димедрольное, быстро вырубитесь.

Опьянение я почувствовала через минуту. Как будто жахнула стакан водки.

Допив пиво, мы стали протискиваться ближе к сцене. Вскоре по толпе пронесся рев, вышедшая группа сразу же, без приветствия, рубанула музыку. Она была отпадная. Сумасшедшая, как и сами исполнители. Я чувствовала от них мощный поток энергии; он имел материальную оболочку; протянешь руку ― и схватишь. Толпа прыгала. Я слилась с ней, стала маленькой каплей в океане безумия. И это мне чертовски нравилось! Музыканты ― настоящие отморозки: мочалились друг с другом на сцене и показывали фокусы с огнем. В нос ударил резкий запах бензина ― или что там они набирают в рот, чтобы извергать пламя?

Под конец выступления солист напал на барабанщика, разбил о его спину гитару и бросил щепки в толпу. Будто обезумевшие от голода животные, которым кинули жратву, фанаты бросились поднимать эти щепки. Били, толкали, топтали друг друга, пытаясь урвать личный кусочек безумия.

А потом произошло что-то невообразимое.

Кто-то бросил дымовую шашку, половина зала утонула в едкой черной мути. Стоя в другой половине, мы смотрели, как дым расползается и приближается к нам. А потом раздались крики и шум борьбы. Визг, мат, грохот слились в зловещую какофонию. Толпа хлынула на нас. Людской поток норовил опрокинуть меня. Все мчались к выходу, прочь от центра, прочь от безумия. Еле держась на ногах, я плыла с толпой непонятно куда. И тут я вспомнила про отвертку, достала ее из-под футболки. Я не понимала, что происходит. Тошка схватил меня за свободную руку. Я посмотрела в его дикие глаза и крепко сжала пальцы в ответ. Нам нельзя теряться в этом хаосе.