Эпидемии безумия. Классика социальной психологии - Поль Реньяр

день у него пропал голос, его глаза дико блуждали, дыхание стало затрудненным, и изо рта появился дурной запах. Он умер в тот же вечер.

Но возвратимся к «Мадополисскому Жнецу» и к его редакторам. В то время, когда 3. основывал газету, в Шарантоне находился молодой инженер, преследуемый манией величия и поступавший в лечебницу уже третий раз. Он мало интересовался литературным движением, происходившим вокруг него, и целыми днями писал письма императору, императрице, Дебароллю и своим родным.

Я приведу некоторые из них, чтоб читатель мог себе представить, с каким больным мы имеем дело.

«Г-ну Дебароллю. Придите взглянуть на мою руку, пока она еще вся покрыта пузырями и мозолями, образовавшимися от кирки и лопаты». – «Дорогой брат, не мог бы ты охранять собственной персоной Вандомскую колонну». – «Дорогая сестра, хорошо было бы, если бы ты могла защитить собственной особой и телом колонну Бастилии? Возьми с собой обруч, хотя бы от кринолина, и обрати внимание на форму решетки». – «Дорогая племянница, восстанови согласие между теткой и дядей», и т. п.

Однажды главный редактор «Жнеца» обратился к нему с просьбою принять участие в его газете. Его самолюбие было польщено этим предложением. Он немедленно принялся за работу и принес свою первую статью, начинавшуюся следующим образом:

«Что это такое?

Газета Шарантонской лечебницы предназначается для приема гноя из наших ран?

Будем же выпускать гной.

Когда человеку захотелось жить в лазоревом небе (по крайней мере, после смерти), то он придумал веревки, чтобы связать небо с землей. Нечто подобное наблюдается в нравах страуса. Так делают, делают, делают Марионетки всегда. Так, делают, делают, делают. Покружатся, не все переделают. И скроются вновь без следа.

Мы скажем вам, милостивые государи и государыни, что для некоторых разумных сумасшедших (fous sense) другие сумасшедшие с цензами (censes fous) придумали создать цензуру. Когда хотят приготовить заячье рагу, то берут для этого зайца? Вот еще, возьмите шкуру зайца, срежьте с нее шерсть, сообщающую ей слишком яркий животный или местный оттенок, дайте это переработать литературных дел мастеру, который уничтожил бы орфографические ошибки, и вы получите «Совершенную Газету»… Вот почему я приношу вашим ножницам все выше и ниже писанное. Но, кстати, чьим ножницам? Как вас зовут, милостивый государь, вооруженный ножницами? Меня же зовут Мик-Мак».

Эта статья была единогласно признана слишком бессвязной и на этом основании отвергнута.

Наш автор, тем не менее, не отчаялся – не удалась проза, он принялся за стихи:

J’aime le feu de la Fougere

Ne durant pas, mais petillant

La fume est acre de gout,

Mais des cendres de: la Fou j’erre

On peut tirer en s’amusant

Deux sous d’un sel qui lave tout

De soude, un sel qui lave tout! Mie-Mac.

И новый отказ – редакционный комитет, по-видимому, недолюбливал острот. Тогда инженер рассердился и написал своим товарищам:

«Научитесь читать вашего Мик-Мака! Я вам предлагаю свое сотрудничество, за которое расплачусь с вами пинками, если мне придет такая охота».

Это раздражение длилось некоторое время. Больной, забыв о литературе, только и бредил о том, чтобы спасти Францию от больших опасностей, о которых, по его мнению, никто, кроме него, не имеет надлежащего понятия.

Он завязывал себе глаза, чтоб не видеть редакторов газеты, с которыми ему, тем не менее, приходилось вместе жить. Но нет такого гнева, который бы рано или поздно не смягчался. Однажды вечером в общей гостиной играли в рифмы. Среди прочих были предложены слова: удила, уныло, мираж и ягдташ. Он немедленно написал следующее четверостишие:

Когда Мадополис усталый уныло

Заглядывал оком в ягдташ

Того, кто всем правит и держит удила,

Ваш «Жнец» становился в тот миг не мираж.

Главный редактор газеты взял бумажку и тотчас ему ответил:

Тот автор, что слогом бесцветным уныло