Рискни - Сэм Кэррингтон

есть цена, Лиззи. Кто-то будет страдать — правда это или ложь — все равно может быть больно.

— Что ты знаешь, Роб?

Он опустил голову. Затем повернулся и пошел к первой двери, открыв ее и войдя внутрь. Лиззи предположила, что он хотел, чтобы она последовала за ним.

— Присаживайся. Вино? Или светлое пиво? — спросил он.

— Если холодное, я, пожалуйста, возьму светлое. — Жар в ее горле нуждался в охлаждении.

Роб вышел, и Лиззи воспользовалась возможностью оглядеть комнату. Она была похожа скорее на гостиную, чем на комнату отдыха — в дальнем углу стоял большой письменный стол из темного дерева, вдоль двух стен стояли книжные полки, беспорядочно уставленные книгами в мягких обложках. На двух других в виде ромбов висели рамки для фотографий. Лиззи изучала их. Она продолжала, даже когда Роб снова вошел в комнату. Он молча ждал, когда она закончит.

— Странно видеть это, — сказала она, наконец. Роб передал ей бутылку светлого пива, и она сделала большой глоток, жидкость покрыла ее горло.

— Это как капсула времени, — сказал он. — Я редко захожу сюда… меня это пугает.

Лиззи рассмеялась, но ничего не сказала. Он был прав. Почему-то в этой комнате действительно было жутковато. Как будто в ней хранились секреты. Все эти лица, пойманные во времени, выстроились вдоль стен. Фрагменты истории. О прошлом Мейплдона, о его жителях.

— Ты на одной из них, ты видела? — сказал Роб, подходя к первой стене.

— Нет, где?

Он указал на одну, на которой было изображено что-то похожее на деревенский праздник.

— Это был майский день. Мне было лет девять или десять, я думаю, и я считал свои счастливые звезды, которые я получил, когда перестал танцевать, как придурок, вокруг этого чертова майского дерева. — Он рассмеялся. — Некоторым из моих приятелей не так повезло… вот Адам и Ники. — Он снова засмеялся, прижимая кончик пальца к стеклу, указывая на мальчиков. — А вот и ты, сидящая посередине. Младшие дети всегда сидели вокруг шеста, в то время как старшие танцевали, сплетая ленты в узоры. Ты помнишь?

У нее было смутное воспоминание о цветных лентах, летающих вокруг.

— Наверное. Хотя я не помню, чтобы когда-нибудь танцевала.

— Ты и не танцевала. Ты ушла еще до того, как достигла того возраста, когда можно танцевать.

— Вау, это звучит несправедливо, не так ли? — Она заставила себя улыбнуться. — Кто эти люди на краю, наблюдающие?

— Эм… Черт возьми, не уверен, почти все жители деревни вышли на майский день в полном составе. Давай посмотрим… — Роб придвинулся ближе к фотографии и начал перечислять имена. — Вот моя мама и Мюриэл… очевидно, ни одно шоу не обходилось без Панча… Эрик, Марк, преподобный Фарнли, Тина, Билли и Пэт.

— Подожди, Билли? Правда? — Лиззи прижалась головой к голове Роба. — Я не думала, что он когда-нибудь выходил из дома. Судя по всему, он никогда не чувствовал себя желанным гостем. И воспоминания большинства людей указывают на то, что его ни в малейшей степени не беспокоили деревенские события.

— Ну, камера никогда не лжет. И он там, стоит прямо рядом с Тиной.

Лиззи отметила растрепанные волосы, сгорбленные плечи, узнав своего отца по многочисленным фотографиям, которые она видела в средствах массовой информации.

— Он не спускал с меня глаз.

— Или просто собирался посмотреть, как ты примешь участие в праздновании Первомая? — предложил Роб.

— Нет. Ты можешь видеть это по его позе, по его взгляду. — Лиззи указала. — Как будто он боится, что мне причинят вред или что-то в этом роде. Я слышала, что он стал чрезмерно опекать меня после смерти мамы. Видимо тогда прошло немного времени с того момента.

— Но разве твоя мама не умерла в конце мая? Это было бы еще до этого, если бы это было первомайское событие. Я могу спросить маму.

— В этом нет необходимости. — На самом деле время не имело значения. Что было интересно, так это то, насколько близко ее отец стоял к Тине. Маме Джони. Была ли Джони одной из танцующих девочек? Присмотревшись повнимательнее, Лиззи задумалась, не за Джони ли так пристально следил ее отец. Не за ней. Дрожь пронзила ее. Нет. Она слишком много в это вкладывала. Разве она не решила, что больше склонна верить в невиновность Билли в этом преступлении? Она должна была принять решение, спуститься по одну сторону забора или по другую.

— Я сегодня разговаривала с Мюриэл, — сказала Лиззи, меняя тему. — Она упомянула, что ты пытался подружиться со мной. Это правда?

Роб отошел от стены и сел на большой плоский табурет. Он напоминал большой гриб. Когда он снова посмотрел на Лиззи, она увидела, что его лицо покраснело.

— Я уже говорил тебе прошлой ночью, что на самом деле мало что помню.

— Чушь собачья. — Лиззи услышала, как произносит это, прежде чем смогла совладать со своим ртом. Роб резко отвел взгляд. — Послушай, я знаю, что солгала о том, кем я была, — сказала Лиззи, — мы это обсуждали. Но сейчас нет необходимости лгать. Или есть?

— Это неловко, Лиззи. Я имею в виду, как… как это ни неприятно. Я никогда не говорил об этом, и, если честно, я не хочу начинать сейчас. Ничего хорошего из этого не выйдет. Только еще больше боли.

— Для меня или для тебя?

— Главным образом, для тебя.

— Хорошо, ты можешь позволить мне самой судить об этом?

— Ладно, тогда и для меня. Если ты мне не веришь, тогда… — Он обхватил голову руками, прикрыв глаза маской. — Ты подумаешь, что я какой-то чудак.

— О, да ладно. Я чудачка… ты не можешь снять с меня эту корону. — Лиззи попыталась рассмеяться, но это прозвучало неубедительно.

— Я хотел как-то помочь. На школьном собрании нам сказали быть добрыми к другим. И я знал, что тебе досталось от всех. Почти каждый ребенок дразнил тебя… их родители запрещали им играть с тобой. Тебя, конечно, никогда не приглашали в чей-то дом на чай, и, несмотря на то, что некоторые ужасные дети пытались подружиться с тобой только для того, чтобы заглянуть в дом Жуткого Коули, никто не переступал порог, и им не разрешалось даже играть с тобой в вашем саду. Мне стало жаль тебя.

— Значит, ты улизнул из магазина и пришел в бунгало, чтобы позвать меня?

— Ага. Боже, я действительно отчетливо это помню. У меня был пакетик сладостей, чтобы поделиться с тобой. Они лежали у меня в кармане, становясь липкими на жаре. Я был до смерти напуган, когда постучал в дверь. Еще больше испугался, когда твой отец открыл ее,