Непал. Винтажный роман - Александр Чумиков

– Можно ли сказать, что в спортивном отношении вы были подготовлены одинаково?

– Ну-у-у… Я считался сильным альпинистом. И Тен сильным. Вот только я владел техникой скалолазания, а Тен не владел. Во время восхождения мы двигались преимущественно по снегу и льду, но попадались и сложные скальные участки, на них я всегда шёл первым.

Я оказался технически более грамотным. Зато он был прекрасным организатором. Великолепно ладил с шерпами-портерами и умел сглаживать острые конфликты. Это только на первый взгляд кажется, что они послушные и молчаливые, а на самом деле не так: люди есть люди. А у него команда шерпов не скандалила и работала как часы. Получалось, что мы дополняли друг друга.

– В палатке, во время долгих ожиданий погоды или просто утра, хочется поговорить. О чём вы говорили?

– Ну, уж, конечно, не о вселенских проблемах. Как мы могли об этом говорить, когда он еле-еле изъяснялся по-английски, владея лишь определённым набором слов? Наверное, мне любопытно было бы погрузиться в его буддистский мир, но мешал, опять же, языковой барьер. То есть наше разговорное общение ограничивалось сугубо практическими вопросами и было коротким. На маршруте и подавно: там всё состоит из лаконичных знаковых команд. А! Конечно, мы часто говорили о еде!

– Насколько я знаю, на высотных восхождениях есть не очень хочется?

– Когда как. Да, чаще всего не хочется, но иногда аппетит становится зверским. А потребность в питье присутствует всегда, и пить очень нужно, поскольку организм обезвоживается. В ночь перед восхождением на вершину мы напялили на себя всю одежду, залезли в спальные мешки и беспрерывно топили воду. Мы выпили огромное количество жидкости, добавляя в неё сахар, мёд, размешивая с соком или заваривая чай. Мы могли выпить ещё больше, но сдерживало нежелание вылезать из мешка по нужде. Это одна из тем, которая навсегда останется «секретной». В общем, нужду мы справляли очень близко от мешка. Подробности оставим.

– Ладно, давайте о еде. Вы ели что-то перед восхождением?

– Не то слово – мы пировали! Пир состоял из галет и консервов. Каких? Любых, что были под рукой: от сардин до абрикосов. Ещё помню финики, очень вкусные. Но проблема заключалась в том, что они дубели на морозе, и мы их оттаивали, буквально обливаясь слюной. Тен пытался греть суп, и мы употребляли то, что получалось в результате.

– А как обустраивались на бивуаке?

– Вот тут надо сказать о взаимоотношениях. Тен никогда не забывал, что он портер и сирдар, а я сагиб. Разумеется, я не поощрял такое: если вы будете в «зоне смерти» играть в чинопочитание, то погибнете оба. Тем не менее, несмотря на одинаковую усталость, он первым бросался ставить палатку и ни за что не соглашался первым залезать в неё. Я уговаривал его прекратить эти счеты, однако он стоял на своём.

Именно Тен готовил еду. На этот процесс изначально закладывался минимум усилий, но вы должны знать, что на восьми тысячах метров и выше не хочется делать ничего и любые усилия даются с трудом. Сейчас, может быть, смешно говорить о том, что под усилиями подразумевалась раскупорка консервной банки, нарезка и очистка колбасы. Тем не менее, представьте себе, и это было непросто, вызывало одышку.

– Что собой представляла ваша последняя ночь перед восхождением?

Она представляла небольшие, ха-ха, проблемы. Первая из них заключалась в вопросе, где поставить палатку, а потом как спать. Когда мы решили остановиться на ночлег в ночь перед штурмом, не нашлось ничего лучшего, кроме снежного склона с уклоном градусов в тридцать. Мы два часа, отдыхая каждые десять минут, ковыряли и отбрасывали снег, пока не добрались до скального основания. Расчистили площадку размером примерно метр на метр восемьдесят, неровную, с уступами. Вы понимаете, наверное, что у меня рост под метр девяносто. Плюс одежда, мешок, ботинки… И вот Тен приглашает: залезай, располагайся. Ладно, залез, расположился как можно компактнее: полулёжа, полусидя, но всё равно занял большую часть пространства. Куда деваться Тену? Он «удобно» расстелил свой мешок так, что наполовину свисал вместе с краем палатки над крутым склоном. И вроде спал, а скорее, пытался спать и просто закрывал глаза.

Вторая проблема – это кислород. В любом положении, сидя или лёжа, спать на высоте больше восьми тысяч метров без кислорода невозможно. Даже если задремлешь, проснёшься буквально через несколько минут от нарастающего холода и плохого самочувствия.

– У вас же имелся кислород!

– Да. Но всегда чего-то не учитываешь в расчетах. И настал момент, когда мы поняли, что кислорода не хватает. Я прикинул, что мы можем позволить себе подремать с кислородом четыре часа. Разбили эту дозу на две части: спим с одиннадцати до часа ночи, потом два часа пережидаем, потом ещё два часа для сна. Палатку разрывало от ветра; казалось, что она держится только на тяжести наших тел; термометр показывал минус двадцать семь. К четырём утра стало не потеплее, но потише. Где-то в шесть тридцать мы вылезли из палатки и начали восхождение.

– С кислородом?

– Конечно. Здесь опять мы выходим на занимающие вас человеческие отношения. Тен не знал никакой техники, кроме верёвки, крючьев, ледоруба. А кислородный аппарат – довольно серьёзная техника. И работу с ней – даром что сагиб – выполнял я. Это не просто помощь. Я должен был следить за Теном: вот он идёт вроде бы довольно бодро, а потом начинает останавливаться, тяжело дышать. Это почти всегда происходило из-за того, что кислородный аппарат забивался льдом. А он не понимал, как с этим справиться, и терпел. Я подходил, прочищал, и мы продолжали движение.

Мы не смогли бы зайти без кислорода. Наши кислородные аппараты весили четырнадцать килограммов, на такой высоте это очень ощутимо. Зато имелась возможность свободно дышать. Шли очень медленно. Я вообще-то не знаю людей, которые там «бегают». Почти непрерывно рубили ступени в фирне, что отнимало много сил. Там ещё снежный карниз граничил со скалой, и мы боялись, как бы он не обвалился… Впрочем, мы же договорились, что не будем касаться известных технических и физических аспектов восхождения, верно?

– Верно. Но вот вы на вершине. Знаю, что вы радовались, обнимались. А было ли что-то особенное в действиях каждого?

– Тен просто вежливо ждал моих указаний. Когда я попросил его вывесить флаги – он прикрепил их к ледорубу и обмотал вокруг него ещё внизу, – он развернул и поднял над головой флаги Великобритании, Непала, Индии. Я фотографировал Тена и очень надеялся, что фотографии получатся хорошими: погода этому благоприятствовала, а фотоаппарат я грел на своём теле. Мне тоже хотелось бы сняться на вершине. И тут я запоздало подумал, что Тен не сможет этого сделать, так как никогда раньше не пользовался фотоаппаратом. Эверест вряд ли был тем местом, где стоило проводить обучение. Поэтому я продолжил фотографировать сам – Тена, вершину, виды вокруг.

Затем я закопал в снег распятие, а Тен выложил дары своим буддистским богам: шоколадки, ещё что-то. В этот момент мы были единым целым: в связке; в деле, которое вместе совершили; в близости к жизни и одновременно к смерти.