Возрожденная любовь - Мари Клармон

Пауэрз в ярости уставился на свою жену.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Она встала, широко распахнув глаза.

– Это была вода.

Джеймс моргнул.

– К-как?

– В бреду ты сказал, что ребенка нельзя подпускать к воде.

Джеймс обнимал отца, но внезапно почувствовал, что снова хочет стать маленьким мальчиком, о котором заботятся и которого полностью защищают. Защищают так, как он не смог сделать с собственной дочерью и Софией.

– Я не должен был их оставлять.

Отец отодвинулся и открыл глаза. Его взгляд был диким. Морщинистое лицо было мокрым от слез.

– Я убедил тебя уехать. Я убедил тебя, что Софии будет полезно провести время без твоей постоянной опеки. Я думал… Я думал, что под моим присмотром она немного закалится.

Отец спрятал лицо в ладонях и всхлипнул.

Джеймс никогда не видел, чтобы старик плакал, и не в силах остановиться, они тихо зарыдали вместе. Но это было не все, и он знал, что должен закончить рассказ. Он покачнулся на каблуках, по-прежнему держа руку на плече отца.

– Меня не было и…

– София отослала слуг, – прошептал отец. – Они не могли ей возразить. Никто не мог и подумать, что существует какая-то реальная опасность. Кто мог такое представить?… – Отец уставился в пустоту, его щеки ввалились, от отчаяния он казался совсем постаревшим. – Она утопила Джейн в ванне. А потом, должно быть, перерезала себе вены. Слуги нашли их вместе. Самое странное, что София наконец держала своего ребенка на руках.

Джеймс сильнее вцепился в отца.

– Я винил тебя все эти годы. Я поносил тебя за то, что ты позволил им умереть, но это не ты был за них в ответе. Это была моя вина.

– Пожалуйста, прости меня, – прошептал отец. – Пожалуйста.

Очень медленно Джеймс поднял руки к его лицу. Он нежно обнял отца.

– Я прощаю тебя. Я слишком долго тебя наказывал. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

Отец всхлипнул и обнял сына за плечи. Сначала Джеймс напрягся, не в состоянии припомнить, когда они в последний раз обнимались, но потом позволил тяжелым рукам отца утешить его, и обнял графа в ответ. Они несколько мгновений крепко держались друг за друга. Двое людей, которые отказывались принять свое горе и на долгие годы друг друга покинули.

Теперь это может прекратиться. Вместе они могут скорбеть и разделить свою любовь к тем, кто был так жестоко отнят.

Наконец Джеймс посмотрел на Маргарет, ставшую свидетелем их боли.

По ее щекам струились слезы, и она тихо произнесла:

– Спасибо.

– За что? – спросил Джеймс.

– За то, что почтили меня своим доверием.

Джеймс поднялся, ноги его не слушались.

– Мэгги, без тебя я был бы мертв. Не только мое тело, но мое сердце и душа. Думаю, у меня теперь есть шанс.

Она улыбнулась прекрасной улыбкой и боли и радости.

– Я думаю, твои шансы только начинают расти.

Он протянул руки к ней.

Когда она прижалась к его груди и протянула руку отцу, чтобы он к ним присоединился, Джеймс ответил:

– Думаю, ты совершенно права.

Маргарет покинула столовую вслед за джентльменами, оставившими позади годы боли. От усталости у нее дрожали ноги, а сердце болело от того, что пришлось пережить Джеймсу.

– Я много лет так рано не ложился отдыхать. – Граф провел рукой по серебристо-белым волосам, потерявшим свой обычно идеальный вид. – Сегодня я, пожалуй, сделаю исключение. Маргарет, вы не возражаете, если мы встретимся с поверенным в другой раз, чтобы обсудить ваше…

Она махнула рукой.

– Разумеется.

Во время пребывания в Крыму она видела лица людей, опустошенные войной, и, сказать по правде, и Джеймс, и его отец выглядели так, словно только что покинули поле битвы, унесшей жизни всех близких им людей. Оба годами позволяли яду разрушать себя. Этот день стал первым шагом в исцелении старых ран.

Граф протянул руку и погладил Маргарет по щеке большой ладонью. Его бакенбарды коснулись ее лба, когда он наклонился и поцеловал ее в висок, прежде чем отвернуться.

Джеймс стоял и молча ждал, пока отец их не оставит.

Маргарет не решалась заговорить. Что она могла сказать?

И все же взгляд Пауэрза был свободен от прежде присутствовавшего в нем призрака трагедии, его лицо светилось напряженной энергией, словно он скинул тяжелый груз.

– Нам нужно кое-что сделать, – заявил он.

– И что же?

– Нам нужно раздобыть тебе платье, потому что этим вечером я хочу вывести тебя в свет.

Мэгги моргнула, потрясенная этим внезапным планом.

– В свет?

– Да, – сказал он. – Думаю, нам с тобой пришло время начинать жить, и я хочу, чтобы весь Лондон знал, что ты моя жена.

Маргарет понятия не имела, как вышло, что платье сидит настолько идеально, – но так и было. Джеймс упоминал о мадам Ивонн и ее загадочной работе. Он только о чем-то пошептался с лакеем, и этим же вечером на пороге дома появилась большая белая коробка.

К величайшему неудовольствию Мэгги, Джеймс загнал ее в покои вместе с горничной и запер двери. Она пыталась сопротивляться, но он ничего не желал слушать. А поскольку день для всех был крайне утомительным, Маргарет решила, что не может ему отказать.

Она провела рукой по аметистовому шелку и восхитилась тем, как он блестит в озаряемом свечами сумраке. Краем глаза она заметила какое-то движение и уставилась на незнакомку.

Только это была вовсе не незнакомка, а сама Маргарет в высоком золоченом зеркале.

– Ты очень красивая.

Она вздрогнула и заметила Джеймса, который, должно быть, незаметно проскользнул в комнату.

– Я чувствую себя глупо, – призналась Мэгги. У нее в жизни не было ничего столь экстравагантного.

Пауэрз облачился в черный вечерний наряд, волосы зачесал назад. При виде своего красавца мужа у Маргарет затрепетало сердце. Роскошная парадная одежда была ему очень к лицу.

В руках он держал черный бархатный футляр.

– Ты не можешь выглядеть глупо, дорогая.

Мэгги погладила пышные юбки, поддерживаемые широким кринолином.

– Но этот наряд… Это совсем на меня не похоже.

– Он тебе нравится?

Она нахмурилась и посмотрела в зеркало. Темный пурпурный лиф был скроен очень просто, но подчеркивал все ее изгибы и открывал плечи. Скромная бисерная отделка мерцала на свету, а талия была схвачена прямо над шуршащими широкими юбками. Горничная потратила почти час на завивку ее волос.