Пария - Грэхем Мастертон

— Ты не оставляешь ее, Уолтер. Ее уже нет.

Он довольно долго молчал. Каждая морщина на его лице выглядела так, будто была наполнена пеплом. Он был так вымотан и одурманен наркотиком, что еле держался на ногах.

— Знаешь что, Джон? — заговорил он. — У меня нет теперь никого. Ни сына, ни дочери, ни жены. Вся моя семья, все, кого я любил и с кем хотел провести остаток жизни, все они ушли. Остался только я. Некому даже оставить в наследство мои золотые часы.

Он подтянул манжету, снял часы и поднял их вверх.

— Что случится с этими часами, когда я умру? Знаешь, Констанс сказала, чтобы я выгравировал на них мое имя. Она сказала: „Однажды твой праправнук наденет эти часы, посмотрит на имя, выгравированное сзади на крышке, и будет знать, откуда он родом и кто он есть“. И знаешь что? Такого парня никогда не будет.

— Успокойся, Уолтер, — сказал я ему. — Я поговорю с врачом, и тут же поедем, я отвезу тебя домой.

— Ты… возвращаешься туда сегодня? На Аллею Квакеров?

— Останусь с тобой, если хочешь.

Он сжал губы, потом медленно кивнул.

— Если тебе это не доставит хлопот.

— Никаких, Уолтер. Честно говоря, только рад, что есть предлог не возвращаться туда сегодня.

Мы вышли из госпиталя и пошли через стоянку к моей машине. Уолтер дрожал на вечернем ветру. Я помог ему сесть, а потом мы поехали через пригороды Салема и свернули на юг, в сторону Бостона и Дедхэма. Во время поездки Уолтер почти не говорил, только смотрел через окно на проезжающие автомобили, на дома и деревья. Уже наступала ночь, первая за тридцать восемь лет, которую он проведет не с Констанс. Когда мы приближались к Бостону, огни самолетов, идущих на посадку к аэропорту Логан, казались одинокими, как никогда раньше.

Дом в Дедхэме принадлежал семье Бедфордов уже четыре поколения, переходя от отца к сыну. Хотя Уолтер и его отец оба работали в Салеме, они оставили себе эту старую резиденцию в Дедхэме только из-за традиции. В течение нескольких лет отец Уолтера снимал также небольшую квартирку недалеко от центра Салема, но Констанс настояла, чтобы Уолтер ежедневно ездил на работу за двадцать пять миль, особенно когда мать Уолтера тайно просветила ее на похоронах своего мужа, что отец Уолтера водил в квартирку в Салеме „бабенок“ и что под кроватью была обнаружена огромная гора использованных презервативов.

Это был большой колониальный дом, стоящий на семи акрах земли. Сорок один акр, вначале принадлежавшие семейству Бедфордов, был распроданы строительным подрядчикам. Белое здание с покатой пятискатной крышей стояло в конце крутой аллеи, обсаженной кленами, и выглядело осенью так живописно, что было трудно поверить, что в этом здании кто-то живет. Помню, какое оно произвело на меня впечатление, когда Джейн впервые привезла меня сюда. Я подумал, что для семьи Бедфордов было бы значительно лучше, если бы в то утро я развернулся и уехал назад, в Сент-Луис, не задерживаясь ни на минуту; тогда их миновали бы те трагедии, какие свалились на них в течение последних нескольких недель, и те ужасы, которые их еще ожидали.

Я запарковал машину у входных дверей и помог Уолтеру выйти. Он подал мне ключи, а я открыл дверь. В доме было уже тепло: Бедфорды включили центральное отопление накануне вечером, поскольку, выходя из дома, рассчитывали вскоре вернуться. Первое, что я увидел, когда включил свет, были очки Констанс, лежащие на лакированном столике там, где она оставила их менее двадцати четырех часов назад. Я отвернулся и заметил свое собственное перекошенное лицо в круглом позолоченном зеркале. У меня за спиной стоял посеревший, не похожий на себя Уолтер.

— Дело номер один — это тройное шотландское, — обратился я к Уолтеру. — Садись в гостиной и сними ботинки. Расслабься.

Уолтер очень старательно повесил свой плащ в шкаф, затем вошел за мной в просторную гостиную с навощенным полом цвета меда, персидскими коврами и традиционной мебелью XIX века. Над большим камином висела картина маслом, изображающая округ Саффолк в давние времена, до появления домиков для уик-энда, строительного треста „XXI век“ и массачусетских автострад. На полке над камином стояла коллекция фигурок из дрезденского фарфора, принадлежавшая, несомненно, Констанс.

— Чувствую себя ужасающе отупевшим, — заявил Уолтер, с трудом усаживаясь в кресло.

— Ты еще какое-то время будешь отупевшим, — предупредил я его. Затем налил две большие порции виски из тяжелого хрустального графина и вручил одну из них ему. — Это твой мозг защищает тебя от последствий потрясения.

Уолтер повертел головой.

— Знаешь, все еще не могу в это поверить. Постоянно думаю о прошедшей ночи, когда появилась Джейн, и мне кажется, что это был какой-то ужас, который я видел по телевизору. Что этого на самом деле не могло быть.

— Все дело в том, что считать реальностью, — ответил я, садясь напротив него и придвигая кресло немного ближе.

Уолтер посмотрел на меня.

— Разве она всегда там будет? Я говорю о Джейн. Разве она всегда будет духом? Разве ей никогда не суждено обрести вечный покой?

— Уолтер, — сказал я. — Это как раз один из тех вопросов, о которых я хотел бы с тобой поговорить. Но не сейчас. Подождем до завтра.

— Нет, — запротестовал Уолтер. — Поговорим сейчас. Хочу все это продумать. Хочу об этом думать и думать, пока не измучусь и уже не смогу об этом думать.

— Ты уверен, что это разумно?

— Не знаю, но хочу именно этого. Кроме того, к чему мне теперь рассудок? У меня никого нет. Ты понимаешь это? У меня дом с десятью спальнями, но со мной теперь никто не будет жить в этом доме.

— Допивай, — попросил я его. — Выпьем еще по одной. Мне нужно напиться, чтобы рассказывать об этом.

Уолтер проглотил виски, вздрогнул и подал мне пустой бокал. Я налил еще, после чего снова сел и начал рассказывать:

— Судя по тому, что мне известно, есть только один способ обеспечить покой душе Джейн. Но и этот способ не совсем надежен. Я вынужден был в это поверить, хотя чем больше я узнаю, тем более удивительным мне все это кажется. Наверно я лишь потому все еще верю в это, что в то же поверили еще четыре человека: трое моих знакомых из музея Пибоди и их приятельница.

Сегодня утром мы поехали в Тьюсбери и разговаривали с мистером Дугласом Эвелитом. Знаешь мистера Эвелита? Ну, наверно, по крайней мере слышал. Мистер Эвелит исследует метафизические явления, происходящие в Салеме и Грейнитхед. Он согласен с нами, что самой вероятной причиной их всех — например, появления духов Джейн и мистера Эдгара Саймонса является… что-то, что лежит на дне моря, в корпусе старого корабля, затонувшего неподалеку от побережья Грейнитхед. В остове корабля под названием „Дэвид Дарк“.

— Не понимаю, — заявил Уолтер.

— Я тоже не понимаю всего этого до конца. Но вроде бы в трюме этого корабля находится какой-то гигантский скелет, который был привезен в Салем из Мексики в тысяча шестьсот восемьдесят каком-то году. Этот скелет какой-то демон, которого зовут… сейчас, у меня записано… Микцанцикатли, владыка Митклампы, Страны Мертвых. Якобы именно мощь Микцанцикатли — причина всех тех беспорядков, которые привели к процессам ведьм в Салеме. И хотя демон лежит сейчас на дне моря, под толстым слоем ила, он все еще влияет на умерших из Грейнитхед и не позволяет им уйти на вечный покой.