Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки - Дмитрий Станиславович Хаустов

«Сижу на покатой палубе с двумя спутниками в традиционном хиппейском прикиде: грязные джинсы, длинные всклокоченные волосы, рюкзаки. Сам я одет более консервативно – при костюме и галстуке»{588}.

«Удивительное, безумное время в Париже в 1959 году, „Разбитый Отель“, rue Git-le-Coeur, 9. Мы считали себя межпланетными агентами, вовлеченными в смертельную схватку… поединки… шифровки… засады. В то время мы свято верили в это. Сейчас? Кто знает? Нам обещали показать, как вырваться отсюда, как выйти за границы Пространства-Времени. Мы получали депеши, устанавливали контакты. Все было наполнено смыслом. Опасность и страх переживались со всей подлинностью»{589}.

Живые картины. А что же сейчас?

«И вот я сейчас здесь, в Канзасе, со своими кошками, словно почетный агент разведки какой-то много световых лет назад погибшей планеты»{590}.

Берроузу за восемьдесят, и тело его слабеет. Он ежедневно с утра принимает метадон, а во второй половине дня, как правило, выпивает, и часто немало. Он – легендарная личность, великий писатель – принятый (как всегда, стараниями Гинзберга) в Американскую академию искусств и литературы, кавалер французского ордена Искусств и изящной словесности, он дает интервью BBC и читает (только вдумайтесь!) «Голый завтрак» на американском телевидении. Вокруг него всегда много людей: друзья и поклонники, Джеймс Грауэрхольц, сотрудники William Burroughs Communications, ухаживающие за ним изо дня в день. Вокруг него много котов, его самых любимых созданий. На их фоне все остальное меркнет: «У него ничего не остается, кроме любви к кошкам»{591}.

Монтаж. «Единственное, что связывает Кима с Землей в настоящий момент, – это кошки; в то время как сцены из его прошлой жизни лопаются у него перед глазами, словно мыльные пузыри, улетают через Кошачий Лаз, в котором видны нерегулярные вспышки, которые то появляются, то исчезают»{592}.

Обратная перемотка. Когда он услышал какие-то очередные страшилки про ядерный апокалипсис, он долго плакал. Потом рассказал, что ему представилось, как во время ядерной зимы будут страдать его коты. Что с ними будет? Кто их покормит?

Вооруженный до зубов, Берроуз планировал, как будет прокладывать путь сквозь зомби-апокалипсис с огромной винтовкой наперевес – прямиком в зоомагазин.

Монтаж. «В постели рядом со мной что-то шевелится. Просыпаюсь. Кошка, конечно»{593}.

Угрозы котам беспокоили его больше всего на свете. «Читаю о банде малолетних преступников, которые рыскали по улицам, убивая кошек. Что же это за кошмарная жлобская планета. Господствующий вид состоит из садистских ублюдков, чьи рожи несут на себе отличительные черты духовного истощения и распухли от тупой ненависти. Безнадежнейшая дрянь»{594}.

Коты ему ближе людей. «Руски, мой первый и навсегда особенный кот, русский голубой из лесов Восточного Канзаса»{595}.

А вот из «ЗЗ»: «Старик обитает в съемном доме вместе со своим котом по кличке Руски. ‹…› И он пишет, отчаянно пишет, пытаясь нащупать пути спасения»{596}.

Его коты умерли раньше, чем он. Друзья тоже. Аллен Гинзберг, его неизменный ангел-хранитель, умер в Нью-Йорке 5 апреля 1997 года. Как и куда от всего этого спасаться?

«Во сне часто случается, что два или больше сюжета происходят в одно и то же время, но хочется наложить на них структуру последовательности, чтобы один следовал за другим»{597}. Нельзя ли сказать, что его магическая трилогия – это попытка наложить структуру последовательности на всю свою жизнь, отчасти вспоминаемую, отчасти воображаемую под самый ее занавес? Нельзя ли сказать, что фэнтезийно-гностический метасюжет о поисках бессмертия в Западных Землях – это попытка придать всей этой последовательности высший и окончательный смысл?

Если «Уильям Сьюард Холл стал писать, чтобы расплатиться со смертью»{598}, а смерть – это время, тогда как письмо – это машина времени, взрезающая, трансцендирующая и, таким образом, отрицающая время, то в предположении о возможности достижения бессмертия через письмо – то есть о достижении Западных Земель через сочинение романа «Западные земли» – нет ничего необычного.

«Я хочу попасть в Западные Земли – они лежат прямо перед нами, на том берегу бурлящего потока…» – однако что делать, когда «старый писатель больше не может писать, потому что он достиг предела слов, предела того, что можно сделать при помощи слов»?{599}

Или – если он достиг предела своего тела?

«Шкипер, а может быть в этом и заключается главная тайна жизни, – нахально заявил Одри. – Вот она есть, а вот – ее нет»{600}.

Ломается ли тогда литературная машина времени?

Побеждает ли время, эта «фикция, сотворенная человеческим разумом»{601}, своих еретических отрицателей?

Остались минуты.

Minutes to Go.

«Западные земли» заканчиваются на цитате: «Поторопитесь, заведение закрывается!»{602} В переводе И. Кормильцева эта фраза принадлежит Т. С. Элиоту, сент-луисскому земляку Берроуза, она из великой поэмы «Бесплодная земля» (англ. «The Waste Land», не путать с «The Western Lands», хотя…), которую Берроуз однажды назвал одним из самых ранних cut up текстов, – из того самого фрагмента, который мы приводили в главе о нарезках: «I didn’t mince my words, I said to her myself, HURRY UP PLEASE ITS TIME…»{603}

«Поторопитесь, заведение закрывается!»

«ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ» в переводе С. Степанова.

Время.

ITS TIME…

…время: пятница, 1 августа 1997 года. Один из сотрудников William Burroughs Communications, как обычно, пришел в дом к писателю, чтобы приготовить ему еду. Он нашел Берроуза на полу. Это был сердечный приступ.

На следующий день Уильям С. Берроуз умер в больнице города Лоуренс, штат Канзас, в возрасте 83 лет.

Писателя похоронили в семейном склепе в Сент-Луисе, штат Миссури.

«Огни Сент-Луиса увлажняют булыжную мостовую будущей жизни…»

«Вечерняя Звезда плавает в пруду, ведет конторские книги старого, заплесневелого времени.

Ким собирает последние слова, все последние слова самых разных людей, которые сохранились. Он знает, что эти слова – элементы огромного пазла. «Большой Картиной» называет его Ким…

«Quién es? Кто здесь?» Последние слова малыша Билли, когда он вошел в ту темную комнату, где его подстрелил Пэт Гарретт.

«Будь ты проклят, если я тебя не выживу отсюда не мытьем, так катаньем!» Последние слова Пэта Гарретта. ‹…›

«Дождь идет, Анита Хаффингтон». Последние слова генерала Гранта, которые он сказал своей сиделке. ‹…›

Конторская книга, сверкающая в небесах… «Большая Картина» – так он называет собранные воедино фрагменты… «Quién es?» Последнее из изобретений Кима… Листья шепчут: «Привет, Анита Хаффингтон!»»{604}

Последние слова Голландца Шульца: «Ну-ка, открывайте мыльные билеты… Трубочисты берутся за саблю… Фасолевый суп из французской Канады…»{605}

Последние слова самых разных людей, которые сохранились.

Необходимо вписать в «Большую Картину» слова Уильяма С. Берроуза,