Таинственная карта - Галина Юзефович

Если бы русская литература была устроена так же, как английская, то «Роза ветров» Андрея Геласимова стала бы хорошей заявкой на шорт-лист Букеровской премии. Консервативный и просторный исторический роман, написанный при этом свежо, прозрачно и ясно, да еще и основанный, как принято говорить, на реальных событиях (именно такова «Роза ветров»), -ровно то, что неизменно высоко котируется в рамках англоязычной литературной традиции. Однако русская литература - совсем не английская, поэтому у нас роман Геласимова смотрится подозрительной экспортоориентированной диковиной, скроенной по каким-то совершенно чуждым лекалам. Как результат, первую треть книги читатель недоверчиво ждет хитрого постмодернистского коленца (ну не может же в современном русском романе всё в самом деле быть так просто), во второй трети свыкается с мыслью, что коленца не будет, и только к третьей начинает понемногу получать удовольствие от чтения. Что, конечно, не совсем справедливо: при всех своих странностях роман Геласимова - доброжелательная к читателю, надежная и увлекательная проза, достойная если не восхищения, то во всяком случае благодарности и симпатии с самых первых страниц.

В центре «Розы ветров» - судьба флотского офицера Геннадия Невельского, наставника великого князя Константина, а после - героического исследователя Приморья, в середине XIX века впервые прошедшего устьем Амура и доказавшего, что Сахалин - это остров. В начале романа мы встречаем героя в Лиссабонском театре, где Невельской лихо спасает юного императорского сына от загадочных злоумышленников, а в финале оставляем его на палубе транспорта «Байкал» во главе горстки русских моряков, отражающих нападение диких дальневосточных туземцев-гиляков. В зазор между этими двумя точками укладываются сложные интриги русско-английской «Большой игры» (Британия всеми силами рвется на китайский и японский рынки, что противоречит стратегическим интересам России), морские походы с подробным, но неутомительным описанием корабельного быта, полудетективная семейная драма в поместье самого Невельского, бал с участием гардемаринов и воспитанниц Смольного института, колониальная политика, романтическая история любви, несколько эпизодов с участием поэта Тютчева (к слову сказать, самого отталкивающего персонажа в книге) и - ну, куда ж без этого - немного пресловутого «хруста французской булки» и «России, которую мы потеряли» (впрочем, без излишеств и в рамках хорошего тона). Роман катится от завязки к развязке плавно и уверенно, и хотя «невозможно оторваться» не совсем тот оборот, который первым придет вам в голову, в одном можно не сомневаться: «Роза ветров» писалась не для беззаконного авторского самовыражения, а с честной и редкой (а потому особенно ценной) интенцией сделать читателю хорошо.

Если искать роману Андрея Геласимова параллель в современной русской словесности, то, пожалуй, самой близкой окажется «Тобол» Алексея Иванова. И хотя, конечно, Геласимову (как и практически всем остальным отечественным романистам) далеко до ивановского драйва, многолюдия и масштаба, наметившееся возрождение жанра исторического романа в формате, отличном от набившего оскомину ретро-детектива, - тенденция, в общем, симпатичная и перспективная.

Андрей Рубанов из породы писателей, которых интересно читать, о чем бы они ни писали - о разросшейся до небес галлюциногенной траве (как в антиутопии «Хлорофилия»), о непрошибаемой барышне, железной поступью идущей к жизненному успеху (как в «Психоделе»), или о бизнесменах из девяностых (как более или менее во всех остальных книгах). «Патриот» - не исключение: несмотря на то, что в нем ничего не происходит (вернее, происходит много всего, но суммарный путь от завязки к развязке описывается одной недлинной фразой), страницы тут переворачиваются более или менее сами, без сколько-нибудь заметных усилий со стороны читателя.

Формально «Патриот» - продолжение романа «Готовься к войне», рассказывавшего о жизни типичного рубановского героя - сорокалетнего на тот момент банкира, супермена и невротика Сергея Знаева. В финале романа, пребывая в глубоком личностном кризисе после разрыва с рыжеволосой красоткой-бухгалтершей, Знаев подумывает закрыть свой банк и открыть патриотический супермаркет под антикризисным брендом «Готовься к войне». В начале «Патриота» мы находим Знаева в момент, когда этот самый любовно выпестованный супермаркет терпит финансовый и управленческий крах, предотвратить который (или, напротив, одним ударом завершить агонию) может только его владелец.

Однако вместо того, чтобы всерьез озаботиться судьбой своего детища, Знаев предается занятиям столь же разнообразным, сколь и необязательным. Он горстями ест психотропные таблетки, выписанные ему от воспаления лицевого нерва, и запивает их колоссальным количеством водки. Он влюбляется в молодую художницу и пытается выстроить отношения с внезапно обретенным шестнадцатилетним сыном (плодом случайной и прочно забытой связи). Он разрабатывает дизайн патриотических телогреек - главной «фишки» его антикризисного супермаркета, и упорно отказывается продать их концепт гротескным американским геям-предпринимателям. Он убегает от прокуратуры, ссорится с другом юности, гоняет по столице на мотоцикле, сопротивляется карикатурному конкуренту с говорящей фамилией Молнии, стремящемуся отжать у Знаева магазин, но главное - любой ценой увиливает от необходимости что-либо решать. Самозабвенно и азартно прокрастинируя, Знаев размышляет о себе, предается воспоминаниям и всей душой стремится на войну в Донбасс - туда, где настоящая жизнь, где всё по-честному, на полную катушку и на разрыв аорты. Ни на какой Донбасс Знаев в итоге, разумеется, не поедет, а поедет совсем в другое место - впрочем, примерно с теми же последствиями, которых можно было ожидать на Донбассе. Как и было сказано, ничего не случилось: с чего начали, тем, по большому счету, и закончили.

Впрочем, всё пересказываемое, уловимое и вербализуемое в прозе Андрея Рубанова, прямо скажем, не главное. Куда важнее в ней та летучая и загадочная субстанция, при помощи которой автор ухитряется склеить из разобщенных и драматически не похожих друг на друга людей в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти (с небольшими погрешностями в обе стороны) единое поколение, спаянное общими ценностями, общими воспоминаниями и ощущениями. Известный мем «лихие девяностые» сформировал у всей страны отношение к этому времени как к тяжкой године, которую надо было просто перетерпеть, продержаться - в ожидании тучных и спокойных путинских лет. Рубанов при помощи какой-то словесной алхимии на место этой депрессивной картины проецирует другую, куда более радостную: девяностые - не «лихие», а злые и веселые, и люди, их пережившие, - не смиренные терпилы, но победители, в конечном итоге взявшие верх над всем - над собой, над страной, над временем и обстоятельствами. И хотя в конце концов герои Рубанова неизменно терпят поражение, впадают в паранойю, спиваются, садятся в тюрьму, всё теряют или, как Сергей Знаев, просто исчезают без следа, на сладкое и пьянящее чувство поколенческой общности, возникающее по результатам чтения, это практически не влияет. Не каждый день удается так остро почувствовать свою принадлежность к чему-то большому и нестыдному.