Враги Господа нашего - Александр Афанасьев

Франц-Фердинанд заступил на престол в шестнадцатом после смерти дяди, правившего страной сорок девять лет. Оба его ребенка были от графини Хотек и не могли наследовать, так как родились в морганатическом браке. Несмотря на чудовищное давление двора, Франц-Фердинанд больше так и не женился, не дал стране законного наследника, чем создал почву для многочисленных заговоров. По всей Вене ходили слухи, что Франц-Фердинанд намерен разделить империю на две части и дать каждому из своих сыновей трон. Ибо правила о «ублюдках», детях, рожденных в морганатических браках и неспособных наследовать, распространяются на все случаи кроме одного. На основателей новых династий в новых государствах.

Перед лицом распада страны австро-венгерская знать, скрипя зубами, вручила трон Максимилиану, незаконному сыну Франца-Фердинанда. Человек умный, хитрый и жестокий, он рос в атмосфере заговоров, интриг, политической ненависти, и все это не могло не сказаться на его характере, взглядах и убеждениях. Больше похожий на итальянских герцогов эпохи феодальной раздробленности, с любезной улыбкой на лице и порцией яда в перстне, он приносил раздор именно тогда, когда нужен был мир и согласие. Его любимым принципом был принцип британского правления, британского раджа – разделяй и властвуй. Он решился на то, на что не решился его отец (отчасти из опасения резни). Он создал триалистическую монархию и признал равные права славян, но вручил право представлять славян не тем, кто этого больше всего жаждал – православным сербам, а их злейшим врагам. Католическим хорватам, по сути, той же ветви народа, только перешедшей в католичество. Хорваты, жесткий и воинственный народ, живший на самой границе империи и имевший долгую традицию создания отрядов самообороны (граничар), получили право на создание в составе Австро-Венгрии собственной автономии – Великого Банства Хорватского, которое должно было занять всю территорию Балкан. Хуже того – неофициально была дана команда на объединение железом и кровью всех славянских народов империи и на создание, по сути, полугосударственных отрядов погромщиков и убийц. Эти отряды получили название «усташи», а во главе их встал известный аграмский адвокат, доктор Анте Павелич. Злодеяния усташей вызывали оторопь даже у привыкших ко многому и совсем не сентиментальных немцев…

С молчаливого согласия Максимилиана I все католики империи перешли в подчинение Аграмскому епископату. Краковский епископат упразднялся. С этим никак не могли смириться польские католики – для них отнять самостоятельную веру значило отнять одно из того немного, что позволяло им оставаться поляками, по сути, отнять у поляка католичество – значит сделать его не-поляком. Конечно же, краковчане восстали, и доктор Павелич бросил против них своих боевиков.

Кароль, тогда еще шестнадцатилетний юноша, отчетливо помнил весь кошмар краковского восстания. Поднаторевшие на разборках в Сербии с православными сербами, хорошо вооруженные из казенных арсеналов боевики не церемонились. Каждый священник, который отказывался принести клятву архиепископу Аграмскому, запирался в своем соборе, витражи разбивались, и внутрь бросалось несколько бутылок бензина с горящими фитилями. На улицах стреляли, в некоторых местах стреляли день и ночь, трупы не убирались, потому что это было слишком опасно: улицы простреливались снайперами. Весь этот кошмар творили католики по отношению к другим католикам и не видели в этом ничего плохого, более того, аграмский архиепископ давал индульгенции боевикам, чьи руки были по локоть в крови, и это – при молчании Ватикана. Тогда в душе Кароля сильно пошатнулась вера. Нет, он продолжал верить в божественное, иначе бы он не был поляком. Но в земное он уже не верил. На его глазах люди с именем Христовым на устах нажимали на спусковой крючок, чтобы убить брата во Христе своего. А пастыри народа окормляли кровавых убийц…

В сорок шестом году будущий Папа впервые оказался в Ватикане – в числе немногих других он получал богословское образование в лучшем католическом университете. Вернувшись на родину, он начал проповедовать, проповедовать осторожно, ибо иное означало террор. Но поляки за время нахождения под властью других, чуждых им народов в числе прочего отлично научились понимать даже то, что было не сказано. Когда в пятьдесят восьмом году по настоянию Ватикана было восстановлено Краковское епископство, его первым епископом стал молодой, получивший лучшее католическое образование священник по имени Кароль…

Никто, практически никто, кроме тех, кто подкупом и террором вершил историю мира конца семидесятых, мира накануне большой, так и не состоявшейся войны, не знает, как епископ Кракова только что восстановленной самостоятельной епархии стал Папой Римским[49]. Но все знают, какова была цена.

Практически сразу после избрания Папа столкнулся с тяжелейшим кризисом. В Италии, стране, в которой находился город-государство Ватикан, – началась гражданская война, переросшая в кровавую операцию по замирению, известную как «Гладиатор», «Гладио». Только что избранный Папа с балкона собора видел боевые вертолеты над Римом, видел танки на улицах. Несколько человек нашли спасение в Ватикане, их не выдали, но с той поры Рейхсвер выставил посты с бронетранспортерами по периметру Ватикана ради безопасности.

До сих пор Папа помнил ужас, который он испытал во время молитвенного служения в замке Святого Ангела…

Это было тогда, когда город был «освобожден», кровь войны уже пролилась, и осталось пролить лишь кровь террора. Замок Святого Ангела не был церковью, он был средневековым замком, построенным как убежище для Пап в случае военного нападения на Папскую Республику. Папы лишились этого замка по договору с Муссолини, уничтожившего Папскую Республику. От площади Святого Петра до замка Святого Ангела раньше была крытая галерея, потом она была разрушена, и теперь это была широкая улица Виа делла Консилиационе, находящаяся вне пределов Ватикана. По договоренности Папа должен был пешком пройти по этой улице и во дворике замка Святого Ангела помолиться за души убиенных в ходе кровавой революции. Рейхсвер выделил в защиту Папы несколько штурмов десантников из числа элитной Первой парашютно-десантной дивизии Рейхсвера. Опытные, хорошо вооруженные, готовые стрелять профессионалы, они взяли Папу в кольцо еще на площади и так и повели. Оружие было на боку, и каждый готов был броситься на Папу и закрыть его своим телом, как только увидит ствол или гранату, но со стороны, казалось, что Папа идет под конвоем. Он все это помнил… перед тем как ступить на улицу, он посмотрел наверх, надеясь на Божие знамение, – но увидел лишь висящий чуть вдалеке вертолет и германских снайперов, оседлавших уличные крыши, их было так много, что не сосчитать. И молчание. Страшное, мертвящее молчание. Люди, которые пришли увидеть Пастыря, молчали. И это молчание было страшнее любых обвинительных слов…