Живые. Мы остаемся свободными - Варвара Еналь

– Только я сначала пойду в душ. Мне кажется, что от меня просто несет детскими смесями и подгузниками. Все, я пошла. Макс, ты поел? Давай руку, пойдешь со мной. Будешь у нас с Колькой жить теперь.

3

Это было единственным разумным решением. Другого выхода просто не существовало. Разобрать младших в каюты к старшим и присматривать за ними. Только надо было, чтобы все согласились. В каждую каюту – по маленькому ребенку. Тогда хотя бы дети будут накормлены завтраками и обедами. Хотя бы бутербродами и хлопьями с молоком.

Только оставался неясным вопрос, как объявить общий сбор в библиотеке. Раньше рассылали приглашения на планшеты, но сейчас связи не было: вместе с Моагом-Мартином накрылась и общая сеть станции. Ни написать друзьям, ни предупредить.

Пришлось дать поручение Соне. Та охотно согласилась позвать друзей и вместе с ними разнести информацию в каждую каюту, каждому старшему.

– Сделаем буквально за час, – заверила она.

Пока Соня бегала, Эмма залезла в душ. Потом отмыла Максима – на всякий случай. Показала ему, где он будет спать, – вместе с Колькой в его комнате на диване. Дала альбом и карандаши и предупредила, что жевать грифели ни в коем случае нельзя.

И, только убедившись, что мальчишка устроился на полу и возит карандашами по листу, только после этого Эмма улеглась тут же, рядом, на диване, укрылась пледом и блаженно закрыла глаза. Ей очень хотелось подремать, хотя бы полчасика. Хоть немножечко.

Потом они все соберутся в библиотеке и решат, что же им делать дальше. Хорошо уже то, что по станции не стреляют, что все живы. Похоже, их наконец оставили в покое хоть на какое-то время…

Ей приснился кошмар. Приснилось, что она убивает Илью. Схватила за шею и сжимает трепещущее горло, чувствуя, как одолевает горячая ярость и злость, как приятно напрягаются сильные пальцы, как податлива и хрупка живая плоть. Хрустели под пальцами хрящи и позвонки, трепетали жилки и венки, последний раз сократилось сердце, и Илья обмяк. Свалился на пол нелепым, беспомощным мешком, наклонил голову, на светлом затылке чуть дрогнули непослушные пряди волос.

Эмма только что убила его, это правда, но ведь он был опасен. Да и не человек это вовсе, а робот, а роботы не умирают, они ведь не люди. Роботы могу жить долго, и вот Илья поднял голову, нагло улыбнулся – оскалил белые ровные зубы. Поднялся и медленно двинулся на Эмму, вытянув руки и слегка наклонив голову набок, словно бы приглашая поиграть в игру по его собственным правилам.

Эмму охватил ужас, собственная беспомощность лишила остатков храбрости, и захотелось заорать и убежать. Как можно дальше от жутких, бессмысленных глаз Ильи, в которых не было ни проблеска чувств.

От нахлынувшего ужаса Эмма и проснулась. Подскочила, как ошпаренная, потерла виски, сморщилась. Увидела Максима, поглощенного своими занятиями, облегченно вздохнула и закрыла глаза. Это всего лишь сон, но жизнь уже научила ее, что иногда сны имеют определенный смысл. Когда-то ей снился сошедший с ума робот-садовник. Как раз перед Выпускным, когда первый раз появилась Таис со своими косичками и пыльными ботинками. Не то чтобы этот сон сбылся, просто он оказался предвестником страшных событий.

И сейчас Эмма ощущала не только всей душой, но и всем телом, каждой волосинкой, шевелящейся от нахлынувшей волны страха, что главные неприятности еще впереди. Еще не все важное случилось, беды все еще толпятся у порога, готовые навалиться всей кучей.

Большая куча бед и неприятностей.

Только во сне Эмма все же попробовала свои неприятности одолеть – она попробовала убить Илью. На самом деле убивать гораздо тяжелее, чем кажется. Конечно, Илья, которому она в реальности сломала шею, всего лишь был роботом, не человеком. И он представлял собой настоящую угрозу станции.

Но дело вовсе не в этом. На самом деле Эмму беспокоил тот зверь внутри, что проснулся так резко и неожиданно. Этот зверь мог убить еще и еще. И он не дрогнет, не пожалеет, не засомневается. Эмма умеет убивать, и если надо – сумеет уничтожить и человека. Вот в чем было дело.

Думать об этом Эмма не смела – гнала жестокие мысли. Сейчас не время раскисать и философствовать. Кто знает, может, именно эта жуткая готовность убивать живые существа однажды сыграет важную роль в спасении детей станции. Потому не стоит делать поспешных выводов.

А детей станции надо спасти во что бы то ни стало. Это главная задача, это приоритет, как любил говорить Мартин. И Эмма постарается выполнить этот долг. Она приложит все усилия, сделает все, что от нее зависит, чтобы спасти жизнь всем детям. В конце концов и по большому счету именно они и являются семьей для Эммы. Больше-то ведь никого нет. Никого, кроме этих детей. Во всем большом мире, во всем огромном космосе – только они.

Вот и надо сражаться и бороться. И не сдаваться, что бы ни случилось.

4

Максим ломал цветные мелки на мелкие кусочки и раздавливал пальцами. Руки у него были в цветных пятнах, как и одежда. Ковер тоже покрывали кусочки раздавленных мелков. На листах бумаги – черные и красные разводы и точки и ни одного четкого и ясного рисунка.

Вот что с ним делать, с этим Максимом? Снова надавать по шее?

Битье – это не выход. Сейчас отдохнувшая Эмма это понимала слишком хорошо. Поэтому надо найти другой подход к мальчику.

Эмма села рядом с ним на ковер, обняла за плечи и слегка прижала к себе. Телесный контакт иногда помогает, этому учили в свое время на занятиях.

Спина Максима напряглась, он уперся ладонями в пол, дернулся, после тихо спросил:

– Ты чего?

– А ты чего? Зачем снова раздавил мелки?

Максим озадаченно уставился на свои ладони, как будто видел их в первый раз, взмахнул руками, отряхивая разноцветную пыль, вздохнул и заметил:

– Я есть хочу.

– Так пошли поедим. После будешь убирать за собой, роботов-уборщиков ведь теперь нет. Забыл, да?

Максим виновато кивнул и поднялся.

– Пошли, сделаю тебе какао с молоком и картофельное пюре. Ты любишь картошку?

– Да. Картошку люблю.

– Вот и славно.

На кухне царил идеальный порядок. За дверками шкафов блестели чистые бока тарелок и кружек, прозрачными стенками сияли стеклянные контейнеры, в которых хранилось сухое молоко, сухой картофель и различные хлопья. Пузатый пищевой агрегат, исправно варивший каши, покорно ждал хозяйских распоряжений.

– Может, сварить тебе кашу? – спросила Эмма.

Максим помотал головой и сказал:

– Хочу картошку.

– Картошку так картошку.

Эмма подумала о том, что Лонька сейчас бы отпустил какую-нибудь неуместную и неуклюжую шутку, и вздохнула. В данный момент домашний робот-нянька валялся в кладовке. Он стал ненужным, когда заглох и перестал работать. Починить его оказалось невозможным, так пояснил Колька. А Эмма Колючему верила.