Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

– Отвратительно. Сбиваю температуру всякими «упсами».

– Смотри, желудок испортишь. Скажи Ксюше, чтобы она тебяводкой растирала.

– Водку я лучше внутрь приму, – пробурчал Мишаня.

– Да уж, с аспиринами и панадолами это отлично сочетается.То же мне, алкоголик.

– Ладно, миссис доктор, про грипп и водку мы потомпоговорим. Что у тебя случилось, выкладывай.

– Коляска у нас взорвалась сегодня. В пакет с Лизинымиботинками подложили взрывное устройство, пятьдесят граммов тротила. К тебефээсбэшники придут, они думают, это связано с Сережиной работой.

– Лен, я не понял, ты серьезно? – от волнения у Мишанисовсем сел голос. – В Лизину коляску подложили взрывчатку?! А где были вы сЛизой?

– Метрах в пятнадцати. Мы не дошли. Она взорвалась нанесколько минут раньше. Мы просто упали на землю. Нет, ты не волнуйся, с намивсе в порядке, только промокли насквозь.

– Надо звонить Сереге…

– Ни в коем случае! Не вздумай ему говорить, пока невернется. Ты же его знаешь, он с ума сойдет. Ты уж как-нибудь сам с этимифээсбэшниками пообщайся. А что касается жены гитариста, то она действительнопогибла.

– О Господи! Когда?

– Позапрошлой ночью. Около половины третьего. Вколола себесмертельную дозу морфия. Потом уронила горящий окурок на одеяло. А за полчасадо этого я говорила с ней по телефону. Мы не договорили. К ней пришла какая-тоженщина, Но Катя успела рассказать мне много интересного. Например, о некойдокторше, которая лечит ее, гениальной врачихе, такой известной и популярной,что даже имени нельзя называть – как только люди слышат ее имя, сразу просяттелефон, рвутся на прием. Не исключено, Мишаня, что именно докторша и навещалаКатю той ночью. Трубка лежала рядом с аппаратом, когда она пошла открыватьдверь. Я издалека услышала, как Катя назвала женское имя. То ли Инна, то лиГалина.

– Регина… – неожиданно для себя произнес Сичкин.

– Возможно, Регина, – согласилась Лена, – было плохо слышно.А что, тебе просто так пришло в голову это имя? Или есть кто-то конкретный напримете?

– Не знаю… Пока не знаю. Надо скорее выздоравливать ивыходить на работу.

– Неужели тебе стало интересно? Мишаня, что с тобой? Скажимне, что я фантазирую, что Катя – наркоманка и ничего удивительного в ееслучайной смерти нет. Никакого криминала не просматривается. Еще скажи мне, чтовзрывчатку в коляску подложили мальчишки-хулиганы – для смеха. Или какой-нибудьслучайный псих пошутил.

– Лен, прекрати издеваться. Когда ты летишь в Сибирь?

– Послезавтра.

– Хорошо, что вас с Лизой какое-то время не будет в Москве.

– Да, майор Ивлев из ФСБ тоже так считает.

Охранник едва узнал в задрипанной полунищей тетке РегинуВалентиновну. – Гена, – сказала она, вылезая из салатового «Опеля», – заплативот этому полтинник.

– «Зелеными»? – спросил Гена шепотом.

– Какие у тебя есть, такими и заплати. – Она быстро прошмыгнулав ворота офиса.

– Эй! А деньги? – закричал ей вслед водитель. – Не ори, –успокоил его охранник и вытащил из кармана пятнистых штанов три скомканныедесятитысячные купюры, – хватит с тебя и тридцатки. Уматывай отсюда, мужик,по-хорошему.

Водитель открыл было рот, чтобы поспорить, но, вглядевшись всвирепую низколобую физиономию вооруженного охранника, раздумал, выхватилденьги и быстренько укатил от глухих железных ворот.

В вестибюле Регина налетела на горничную.

– Женщина! Вы куда? Вы как сюда попали? – Горничнаяпреградила ей путь.

– Молодец, Галочка, – потрепала ее по щеке Регина, –проявляй бдительность и впредь. Только, пожалуйста, никогда ни к кому необращайся «женщина». Это невежливо.

Сорвав с головы черную вязаную шапочку, Регина тряхнуласвоими холеными волосами цвета спелой пшеницы и спокойным шагом проследовала ксебе в кабинет.

– Регина Валентиновна, простите, я вас не узнала, –испуганно шелестела губами горничная ей вслед.

Запершись в кабинете, Регина скинула с себя жалкиеодноразовые тряпки, под которыми было тонкое французское белье. Его она снялауже в маленькой кабинетной душевой, осторожно и бережно. Стоя под горячимдушем, она смывала с себя все запахи и звуки этого грязного, хамского города.

Ей вдруг вспомнилось, как лет пятнадцать назад один из еепациентов, крупный чиновник из аппарата ЦК КПСС, жаловался, что постоянно емуснится один и тот же кошмарный сон: будто он едет в метро в час «пик», потомстоит в нескончаемой очереди в гастрономе за докторской колбасой, потом несеткусок этой бумажной серо-розовой колбасы в нитяной сумке-авоське. А под ногамихлюпает безнадежная гнилая слякоть, и войлочные боты, которые называют «прощай,молодость», промокли насквозь.

Конечно, за пятнадцать лет Москва стала совсем другой. Неточередей, колбасы навалом, но все равно ощущение хамства и грязи осталось.Магазинное изобилие и мчащиеся шикарные иномарки только подчеркнули и обострилиего…

Выключив воду, Регина стянула с головы непромокаемуюшапочку, закуталась в пушистую махровую простыню. «Что теперь? – думала она. –Попробовать вариант с ядом? Но сейчас это вдвойне опасно. А может, переждать?Может, пока вообще ничего не стоит предпринимать?»

И тут послышался осторожный стук в дверь.

– В чем дело? – спросила она недовольно.

– Регина Валентиновна, – раздался за дверью испуганный голоссекретарши Инны, – Вениамину Борисовичу нехорошо. К нему пришел какой-тожурналист, вам лучше зайти в зал прослушивания.

– Сейчас иду! – Регина выхватила из шкафа первое, чтопопалось под руку, надела на голое тело клетчатую шотландскую юбку и толстыйбелый свитер ручной вязки. Сунув голые нога в мягкие замшевые туфли безкаблуков, она мельком взглянула в зеркало, провела щеткой по волосам и быстровышла из кабинета.

Веня был бледен как смерть. Руки его тряслись. Он стоял вузком проходе между стульями с открытым ртом и не мог произнести ни слова.

Тут же, у сцены, сидел темноволосый парнишка лет двадцатипяти, с приятным умным лицом. Регина отметила мельком, что парнишка этот совсемне похож на журналиста, занимающегося поп-музыкой. Ни серьги в ухе, ни длинныхволос, никаких двусмысленностей в одежде. Дорогие джинсы, аккуратныйтемно-синий свитер, чистая добротная обувь.

– Здравствуйте, – поднялся он навстречу Регине и протянулруку: