Время побежденных - Максим Голицын

— Это моя работа, шеф! — блеснул зубами Рамирес.

— Хорошо… Хенрик? — обернулся он к террористу.

— Я давно мечтал взглянуть в глаза этой сволочи, — мрачно ответил Хенрик, — жизнь положу, но доберусь до мерзавцев!

— Олаф?

Я ответил:

— Я ведь сотрудник Особого отдела. Кому, как не нам, заниматься всякими страшными тайнами, всем, что угрожает человечеству, понимаешь? Это мой долг.

— Карс?

— Доктор Бакстон, — серьезно сказал Карс. — Быть может, именно ради этого мы блуждали столько лет по Вселенной туда-сюда. Но, если я не вернусь, свяжитесь с нашим консулом. На мое место придет другой.

— Утешительная перспектива, — пробормотал Глен.

— Доктор Бакстон, — умоляюще проговорила Сандра, — может быть, все-таки…

— Никаких «может быть», — авторитетно сказал Глен. — С доком мы этот вопрос уже уладили. Послушайте, Сандра, неужели вы не понимаете — от вашего общения с этим беднягой будет гораздо больше толку, чем от ваших подвигов в Гиблых Землях. Мы отчаянно нуждаемся в информации — в любой информации… Как говорят наши краснокожие братья, «я все сказал!».

…Весь день я провел, готовясь к экспедиции — Глен завалил нас отчетами патрулей, данными метеослужбы, картами… Правда, от карт особого толку не было; либо они были составлены очень приблизительно — по описаниям тех групп, которым удалось хоть ненамного углубиться в Гиблые Земли и вернуться обратно, либо имели весьма почтенный возраст. Некоторым вообще было больше ста лет — эти относились к периоду «до Катастрофы», а с тех пор рельеф местности сильно изменился. Некоторые, более точные, были сделаны вскоре после катаклизма, в те времена, когда аэрофотосъемка была все еще возможна и самолеты могли пролетать над огромным пространством, которое сейчас лежало за стенами базы, скрывая свои тайны от любопытных глаз.

Нам предстояло продвигаться пешком; ни одна машина не смогла бы пройти сквозь топи или завалы гниющих деревьев, оплетенных новой бурной порослью. Радиация ускорила рост растений, и за сто с лишним лет непроходимые джунгли поднялись даже там, где раньше были степи и города. Никто так и не знал, что делается в заброшенном Мехико, который раньше — до Катастрофы — был самым крупным городом на всей планете. Самое страшное — возможно, там еще жили люди или то, во что они превратились…

Из-за того, что мы не могли отправиться в путь на машине, приходилось двигаться налегке: палатка, спальные мешки, оружие — только самое необходимое. К самому необходимому относился и дозиметр: нам предстояло кормиться только тем, что мы могли отыскать в Гиблых Землях, а многие животные и растения до сих пор были радиоактивны, несмотря на то что уровень радиации в самих джунглях упал почти до нормы. Глен пытался объяснить мне, почему так бывает, но я, честно говоря, его не очень-то понял…

Пока мы собирались, наступил вечер. Вокруг воцарилась тишина, прерываемая лишь заунывной перекличкой каких-то ночных птиц. Я вышел из душных, прокаленных яростным солнцем помещений базы и, стоя на крыльце, с жадностью вдохнул ночной воздух, напоенный неведомыми запахами. Я до сих пор чувствовал себя тут не в своей тарелке — все мне было непривычно: яркие краски, звуки, пряные ароматы южной ночи словно таили в себе смутную тревогу. Луна взошла и зависла над базой — огромная, яркая… я подумал о базе кадаров, висевшей над землей в этом холодном мире, и в первый раз пожалел их — несчастные бесприютные странники… если уж мне так одиноко здесь, на моей родной планете, то что же должны чувствовать они, не имея возможности вернуться домой…

Я вздохнул и уже повернулся, чтобы возвратиться обратно, в свою каморку, как вдруг почувствовал, что на крыльце появился кто-то еще. Нежная рука легла мне на плечо.

Это была Сандра.

Освещенная холодным лунным светом, она казалась воплощением этой южной ночи… Если в Норвегии она казалась мне яркой, экзотической, даже чуть-чуть пугающей, то здесь она была самой собой — плоть от плоти напоенных жарким солнечным светом земель, этой ночи, такой же душистой и жаркой, как ее тяжелые бронзовые волосы. У меня даже дух захватило — так она была хороша!

Лицо ее, обращенное ко мне, напоминало нежный мерцающий цветок из тех, что, по поверьям, расцветают в полнолуние и увядают к восходу солнца.

Волшебный цветок.

— Вы выступаете в путь завтра с утра, правда? — спросила она.

Я молча кивнул.

— Я тоже хотела пойти с вами… Сам знаешь… Бакстон меня не пускает. Говорит, я здесь нужнее. Но, знаешь, на самом деле мне кажется, что он просто сексист.

— Кто?

— Ну, из тех, кто считает, что женщины не годятся для тяжелой и опасной работы. — Она нахмурилась. — Я думаю, что он не прав. Я ничем не хуже остальных.

— Конечно, — сказал я внезапно охрипшим голосом. — Даже лучше…

Она ничего не ответила, и лунный свет залил пространство между нами, словно холодный ртутный поток.

— Но, если честно, я рад, что ты не идешь с нами, — сказал наконец я. — Я не мог бы больше ни о чем думать, все время бы волновался за тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе погибнуть!

Она внимательно посмотрела на меня.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что я слишком люблю тебя, чтобы…

Она вздохнула.

— Ах, Олаф! Почему ты не говорил этого раньше?

— Разве я не…

Она покачала головой.

— Я думала, я для тебя так… один из приятных эпизодов.

— Может, я и сам так думал… сначала… но теперь мне кажется… нет, я уверен…

И я шагнул к ней, преодолев узкую полосу пространства. И с изумлением увидел слезы, блеснувшие у нее на лице.

Она прижалась ко мне с таким пылом, который трудно было подозревать в этой внешне сдержанной и деловой женщине.

Может быть, виной тому был лунный свет?

Я запустил пальцы в ее пышные волосы и поцеловал ее. Лицо ее, обращенное ко мне, мерцало во тьме, взгляд мой тонул в ее глазах, точно в лунных колодцах.

Господи, ну почему нужно было забраться в эту полную опасностей глушь, чтобы наконец обнять женщину, которой я так отчаянно домогался все это время!

Я подхватил ее на руки, и она покорно обняла меня за плечи.

— Пойдем… — сказал я, — пойдем ко мне…

В тесной комнатке, куда сквозь щель в задернутых ставнях проникал все тот же кружащий голову лунный свет, ее тело казалось залитым серебром, словно она и сама была порождением этой ночи, этой загадочной тьмы, что со всех сторон обступала притихшие помещения базы…

Это была именно моя женщина — она была создана для меня, ее нежное, но сильное тело послушно отвечало всем моим ласкам… Голова у меня шла кругом, я погружался в блаженное забытье, окружающий мир исчез, и единственным, что я слышал во тьме, было ее частое прерывистое дыхание…