Керченская катастрофа 1942 - Всеволод Абрамов

О связях защитников Центральных каменоломен с керченским подпольем сообщают и некоторые оставшиеся в живых участники. Особый интерес представляют воспоминания Степаненко А. Г., исполнявшего обязанности ответственного за "секретный вход" в каменоломни, проделанный по совету Данченко Н. С. в один из сараев поселка Аджимушкай. Степаненко А. Г. сообщает, что через вход приходили в каменоломни "партизаны", якобы, из Камыш-Буруна. Это было двое мужчин (один пожилой, другой моложе) и мальчик лет 12-и. Первое время они приходили довольно часто — два раза в неделю, потом реже. Следует сказать, что этим "секретным ходом" не могли пользоваться подпольщики из группы Толстых, ибо он был обнаружен фашистами и взорван в конце сентября. Остатки его (большая воронка-провал) существовали еще в 60-х гг. в одном из огородов поселка. Естественно, что после его уничтожения командование подземного гарнизона позаботилось о создании нового. В сентябре-октябре охрана гитлеровцами каменоломен была ослаблена, и поэтому вход туда (и выход) несколько облегчался. Этим-то обстоятельством и могли воспользоваться подпольщики из группы Толстых.

Как уже говорилось, группа Толстых П. имела связь и со старокрымскими партизанами. Свидетельница Ерещенко М. С. рассказывала: "Со слов Павла Толстых, я знала, что продукты из фашистских складов ребята отправляли в лес на машине и на румынских подводах. С этой целью Толстых привлек нескольких румын. Одного из них я знала по фамилии — Пантелей Вакарь. Вакарь был русский, но родился в Румынии и был настроен против фашистов".

Интересные сведения сообщает и свидетельница Семко Д. С.: "В октябре или ноябре 1942 г. Толстых мне сказал: "Сегодня мы должны уехать, и если все обойдется хорошо, то я вам расскажу". Вечером он выехал из Керчи. Примерно дней через 5–6 он возвратился, вместе с ним были два румына. Побыв немного, румыны ушли. Толстых П. сказал им на прощание: "Ну, ребята, когда вы нам понадобитесь, мы сообщим". После этого Толстых взял у меня слово молчать и сказал: "Я со своими ребятами к этими двумя румынами ездил в Старый Крым к партизанам. Все обошлось благополучно. Мы отвезли туда три мешка муки, бочонок масла и канистру водки". Кроме того, я помню, что Толстых называл фамилию из партизан, с кем он был связан. Что-то вроде Скрябина или Скрибца. Точно не помню".

Исходя из этих фактов, возникает вопрос: не готовила ли группа Толстых П. "мост" для отправки последней группы защитников Центральных каменоломен в старокрымские леса? Первой такое предположение высказала Гранковская Ф. Г. Как я уже писал, я отнесся к нему как к фантастическому. С первого взгляда оно действительно очень смелое. Но изучая дело Бойко и другие документы, я стал относиться к нему уже как к вероятному. Хочется надеяться, что в будущем появятся новые данные, свидетельствующие в пользу этого предположения. Ведь деятельность керченского подполья периода войны изучена слабо. Не исключено, что будущих исследователей в этом вопросе ждут интересные и неожиданные находки.

А может быть, есть какие-нибудь данные у бывших партизан? И кто это Скрябин или Скрибец, человек с похожей фамилией на "С"? В Крыму хорошо известен один из руководителей партизанского движения Скрибец С. П. Когда шло следствие по Бойко, Скрибец был еще жив. Работники следствия обращались к нему относительно связи с группой Толстых, но он ничего не мог сказать по этому поводу. А если поискать других партизан, которые имели отношение к группе Толстых? Большой интерес вызывает в этом отношении чекист, младший лейтенант государственной безопасности Сизас Эдуард Янович. Известно, что в конце 1942 — начале 1943 г. Сизас Э. Я. был уполномоченным группы НКВД при Северном соединении партизан Крыма. В этом период он сам и его подчиненные ходил в район Феодосии. Они установили связь с лагерем советских военнопленных и вывели оттуда 37 человек, из которых создали партизанский отряд. Сизас имел свою агентуру в Феодосии, в Кировском, Старокрымском районах. Через эту агентуру добывались ценные сведения о противнике, которые передавались советскому командованию на Большую землю.[260]Интересно и то, что перед самой войной Сизас Э. Я. проживал с женой в Керчи. В период оккупации (1942–1943) его жена Сизас (Балабанова) Татьяна Кирилловна оставалась в городе и, как сообщал Гринев Г. П., входила в организацию Стрижевского А. В 1943 г. она была арестована и расстреляна фашистами. Сам Гринев хорошо знал семью Сизас еще по работе и жизни в Крыму, общался он с ними в Керчи и в 1942 г. перед немецкой оккупацией. В ноябре 1943 г., из-за болезни Сизас Э. Я. был эвакуирован на Большую землю. В связи с тем, что он был по национальности эстонец, его в конце войны направили на оперативную работу в Эстонскую ССР, где он вскоре был убит буржуазными националистами.[261]

Как видим, в пользу версии об установлении "моста" Аджимушкай — старокрымские леса имеются определенные документальные данные, интересные совпадения. Их нельзя игнорировать. Дальнейшие исследования историков должны укрепить или отбросить эту версию.

А мог ли Толстых и его товарищи перебросить последнюю группу аджимушкайцев в лес к партизанам на расстоянии почти 100 км без пропусков и других документов? Проблема с пропусками, очевидно, могла быть решена, ибо член подпольной организации Стрижевского Людмила Черникова с августа 1942 г. работала на бирже труда и имела прямое отношение к пропускам. По заявлению Рымарь В. М., в течение 1942–1943 гг. организация Стрижевского А. помогла освободиться 48 человекам, которые ранее были пленными. Эти люди отправлялись по подложным документам навстречу фронту через Керченский пролив и к партизанам в крымские леса. Об этой стороне деятельности подпольщиков говорят многие документы.

Павел Толстых и его товарищи мужественно держались на допросах. Оставшиеся в живых свидетели, узники керченской тюрьмы, рассказывали, как издевались фашисты над Николаем Лазаревым. С допросов его приводили буквально черным от побоев. После этого в камере он сутками не мог даже разговаривать. Придя в себя, Николай яростно ругал фашистов и их пособников и с гордостью говорил, что враги от него ничего не добились. Гитлеровцы издевались и над Марией Цурковой. Следователь Бойко стучал кулаком по столу и кричал: "Признавайся! Немедленно сообщи, что ты знаешь о преступлениях Толстых!" "Нет, господин следователь, — отвечала Мария, — я ничего не скажу и не откажусь от Павлика. Я ведь его люблю". "Ну что же, — зловеще обещал Бойко, — я все сделаю, чтобы ты оставалась вместе со своим Павликом". Мария любила Павла и ждала от него ребенка. О том, что она беременна, Мария узнала уже в тюрьме. Ей удалось передать Павлу записку с рисунком: летящий аист держит в клюве спеленатого младенца.[262]Свое чувство к Павлу Мария пронесла до последней минуты жизни. Мария, очевидно, немного знала о деятельности Павла, ибо в конце следствия надеялась выйти из тюрьмы. Ничего не знала она и о смертном приговоре даже в день казни…