Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев

и фактом своего влияния на Данте оказался включен в имагинативно-реалистический ландшафт Vita Nuova, мной только что рассматривался, второй же аргумент можно извлечь из дальнейшего развития диалога путешественника и Кавальканти-отца в Inferno. Странник, отвечая на вопрос о причине своего одиночества в путешествии, дает понять, что Гвидо оказался в конфликте с той силой, что способна отворить для странника ворота иного мира. Конкретизация этой силы, как мы видели ранее, в тексте отсутствует. Многие комментаторы пытались увидеть в отвергающей силе Вергилия, и если бы это было так, то вопрос о тождественности функций Гвидо в Vita Nuova и мантуанца в «Комедии» был бы решен, учитывая отмеченные мной нефункциональные совпадения при описании обоих персонажей-вестников. Однако, на мой взгляд, из текста X песни такое категорическое заявлении о тождественности Вергилия и отвергающей силы сделано быть не может. И тем не менее ответ странника наводит на мысль, что некая неясная нам связь между отвергающим и отвергнутым некогда существовала. Если признать, что в этом весьма загадочном, полном недоговоренностей диалоге нашел свое отражение факт «замещения проводников», то весь эпизод обретает ясный смысл и аргументировано объясняется, наконец, его присутствие в тексте «Комедии». В противном случае перед нами остается трудноразрешимая загадка.

Подводя же итог моей общей реконструкции, можно предположить, что Данте во время болезни, обострившей его воображение, вторично, но в более «образной», зримой форме пережил то, что ему привиделось на празднестве. В этом момент родились образы первой песни «Комедии».

После описания видения смерти Беатриче бег текста постепенно замедляется, приближаясь к финальной точке. Данте еще успевает увидеть свою донну, сопровождаемую Джованной-Примаверой, прежде чем он сообщает читателю о смерти Беатриче. Далее идет рассказ о его скорби, прерванной явлением Дамы-утешительницы. Но сострадательная донна возникает в тексте лишь для того, чтобы с новой силой пробудить во флорентийце череду видений. В XXXIX главе описывается una forte imaginazione – «могущественное видение», в котором перед Данте вновь предстает Беатриче, но уже в своей преображенной природе. В этом видении донна впервые обретает черты персонажа внутреннего театра – она притягивает мысли флорентийца как «актуализировавшаяся» небесная заступница, ибо она ожила своей смертью для иного мира.

Фигурка возникла и обрела движение, ей осталось лишь выйти на сцену и оживить ландшафт. Эта финальная трансформация, венчающая текст Vita Nuova, описана в главе XLI. Некие благородные дамы обращаются к Данте с просьбой прислать им свои стихи. Флорентиец решает сложить для них «нечто новое» – una cosa nuova, и посылает сонет «Oltre la spera…», повествующий о восхождении на небеса его мысли, дабы лицезреть Беатриче. Не совсем ясно, какой смысл вкладывается в слова «нечто новое» – то ли Данте имеет в виду новое как недавно созданное, то ли новое в том «терминологическом значении», в котором это слово употребляется в заглавии книги. Видимо, нужно учитывать оба возможных смысла.

Сонет, бесспорно, описывает визионерский опыт. Но опыт этот принципиально «нов», он отличен от той хтонической эсхатологии, с которой мы до этого сталкивались в тексте: помысел флорентийца впервые совершает путешествие к божественному свету. Обратимся к тексту. «Выше сферы, наиболее свободно вращающейся, устремляется вздох, вышедший из моего сердца: новый разум, который Амор, плача, поместил в него, устремляет его вверх». Мы без труда видим, что ландшафт путешествия изменился: перед нами – вознесение к высшему небу. Путешествие совершает не сам Данте, но его вздох – il sospiro. В комментарии к сонету поясняется, что этот вздох тождественен мысли – lo pensiero, будучи «одним из ее эффектов». Перед нами впервые в Дантовых текстах возникает разделение человека и «путешествующей фигурки», являющейся, так сказать, одним из «эффектов» человеческого разума. Дух мысли устремляется вверх силой intelligenza nova – «нового разума», вложенного Амором в сердце. Если считать, что intelligenza nova – это спиритуальная связь, соединяющая Данте и Беатриче, мы становимся свидетелями процесса оживания всего сложного механизма, для описания которого и была создана Vita Nuova – механизма спасительного доступа в высшую сферу.

Достигнув положенного предела, дух флорентийца «увидел донну, которая принимала честь и свет так, что ради своей славы пилигримствующий дух ею любовался». Так возникает Беатриче на небесах – произошло долгожданное совмещение фигурки, ее роли и декораций путешествия, и визионер в своем воображении наконец смог воссоздать полную, самодостаточную вселенную путешествия за спасением. Нет более необходимости в болезни или ином тяжелом переживании: сотерологический механизм уже запущен, и мысль может беспрепятственно взлетать к беспредельным высям!

Возвращаясь, дух доносит до разума весть о Беатриче, тем замыкая круг путешествия. Казалось бы, обретение способности оживлять внутренний театр должно было бы подвести итог тексту как наиболее достойное его завершение, но этого не происходит. Данте оканчивает «Новую Жизнь» весьма таинственным фрагментом, чья сложность достойна того, чтобы привести его полностью.

«После этого сонета явилось мне удивительное видение, в котором я увидел вещи, сподвигшие меня не говорить больше об этой благословенной до того, как я смогу более достойно трактовать (касаться) ее. И для достижения этого я изучаю, насколько я могу, то, что она истинно знает. Так что если будет воля Того, Кем все вещи живы, чтобы моя жизнь продлилась еще несколько лет, я надеюсь сказать о ней то, что никогда не было сказано о какой-либо [женщине]. И в будущем, если захочет Тот, Кто есть государь куртуазности, моя душа почувствует силу идти к узрению славы своей донны, то есть той благословенной Беатриче, которая славным образом всматривается в лик того, кто благословен во веке веков».

Данте не случайно сложил последний сонет Vita Nuova – в нем он говорит лишь о подготовке к истинному, великому путешествию. Что это за путешествие, мы пока не знаем, равно как не знаем ничего и о том видении, что изменило Дантову картину мира. Ясно лишь одно: экстатическо-визионерская, условно говоря, «суфийская» модель неожиданно заменяется иной моделью, основанной на знании, на интеллектуальном осмыслении обретенного опыта. «Трактование» сотерологического образа Беатриче требует уже не «любви», но некоего весьма сложного «когнитивного метода», о котором флорентиец будет рассуждать в «Пире», и затем реализует его в «Комедии». Реализация этого метода, его успешное применение станет залогом того, что в момент смертельной опасности дух странника сможет «вознестись к узрению славы своей донны», и тем самым спастись «в середине жизни, которая – в смерти».

Захваченные рефлексией Дантовых видений, мы, однако, упустили нечто существенное, а именно весьма интересные авторефлексии флорентийца в области своей «мистической психологии», коих в тексте «Новой Жизни» великое множество. Пренебрежительно относясь к способностям критического мышления у людей Средневековья, современный человек