Предания русского народа - Игорь Кузнецов

Плакала она горько, душа ея улетала из тела, — говорит народ о дочери Михайловой, — очи ее синие, как небо, слились с небесами Господними! На грешной, сырой земле ни род, ни племя, ее не утешали. Косящетое окно терема было затоплено ее слезами!..

Отсюда же, из этих самых теремов, и прекрасная Соломония, дочь незнатного сановника Сабурова Георгия (Юрия) Константиновича и супруга великого князя Василия (IV) Иоанновича, венчанная с ним в московском Успенском соборе митрополитом Симоном, осуждена была в опалу, на вечное отлучение от княжей жизни семейной. Она была бесплодна, она не могла иметь детей, и в этом самом было все ее преступление перед Отечеством и перед силами великого князя Московского; но Василий привык любить ее и, если верить преданиям, как невольник, только по долгу иметь наследника, уступил Соломонию келье монашеской. В этой келье спасалась она, молясь за православных! В инокинях называли её Софиею.

О ней же, Софии-Соломонии, говорят суздальцы, и то же говорит историограф, что она, Соломония, не хотела добровольно покинуть мир, и тогда сановник великокняжеский Шигона (Ванька) угрожал Соломонии не только словами, но даже побоями. Герберштейн, по рассказам народным, описал даже то место, где дерзкий Шигона ударил великую княгиню, — в доказательство вот шаг землицы, который называется и доселе заушьем. Есть еще люди, подтверждающие это же предание и обвиняющие игумена Давида: они говорят, что этот монах, как полицейский, исполняя, буквально, веления Василия, постригал Соломонию, связавши по рукам, и по ногам, и что потому самому княгиня Суздальская достойна святого венца Мученицы. Молва добавляет, что даже вторая супруга Василия, урожденная княжна Глинская, уважала святость жизни монахини Софии, и особенное имела с нею свидание в теремах Суздальских.

Свидание Елены (Глинской) с Соломонией, — шептали старцы суздальские, — было предлогом политическим; хотели дознать: точно ли Соломония была приведена в Суздаль беременною, как свидетельствовали о том современники, и точно ли она родила сына Георгия? Ответ на это не решен, — он истлел от времени вместе с суздальскими теремами!

(М. Макаров)

Верстах в трёх от Суздаля на большой Владимирской дороге есть место, называемое Минино Селище. Тут был загородный дом и сады обширные суздальского князя Мины Иоанновича, обручника св. Евфросинии.

Сады Минины украшались всякими травами и древесами болгарскими, греческими и другими. Болгарский князь Ассан, получив приют в земле Суздальской (так поет древняя песня), эти сады богатил вишеньем да черешеньем.

Князь Мина, занимаясь теми садами, в думе крепкой, под их древесами, совершал свои надежды великие; он тут гадал о денёчках красных, счастливых. Да вот накануне дня своего брака положил все ожидания в гроб, — в мать сырую землю, — а святая невеста Минина обручилась молитвою с женихом вечным — с Господом Богом!

Нынче на месте увеселительного дворца и зелёных садов князя Мины лежит удобренная пашня, и крестьянин, работник на этой земле, едва ли угадает, когда и где именно разгадана небесами судьба той св. угодницы, которой он молился как ангелу небесному!

(М. Макаров)

Все знают Александров, любимый стан Грозного. Там, с незапамятного времени, говорят жители, при девичьем монастыре устроена усыпальня. Нужно ли пояснять для кого-нибудь, что такое усыпальня? Она, как и все усыпальни, дошедшие к нам от монастырей греческих, а туда с далёкого Востока, не другое что, как большая, пространная, глубокая яма. На дно усыпальни становятся с усопшими гроб рядом с гробом, в ряд, наружу, не покрытые землёю; до тех пор, пока эти гробы не заставят всего пространства усыпальной ямы; когда же она будет полна, то гробы засыпаются тонким слоем земли, на который, в свою очередь, становится опять новый ряд гробов, что и продолжается, пока уже вся усыпальная яма, в таком порядке, наполнится, по крайней мере, на сажень от верха, покойницами.

Об Александровской усыпальне в народе сохранилось такое предание: что, будто бы, когда-то, одна отшельница, боясь заживо быть зарытою, просила, чтобы гроб её поставили на дно ямы, но не засыпали бы его землёю. Может быть, затворнице, погребенной в стенах монастырских, грустно было думать, что солнце не озарит её печального, мрачного жилища, и она завещала не лишать её этой последней мирской радости. По-видимому, были причины уважить волю умершей: и с тех пор за нею хоронят таким же образом и других усопших отшельниц. Так наблюдается, по крайней мере, около трёх столетий.

(М. Макаров)

Говоря об Александровской слободе, нельзя пропустить также и о том, что тут же в Александрове существовала некогда мастерская — для кожаных государственных ассигнаций. Тридцать. лет назад здесь можно было видеть ещё несколько инструментов из нее у александровских жителей. Проезжая Александров, многие неоднократно видели экземпляры таких кожаных ассигнаций; из них иные называли эти деньги ушками. Бывший в Александрове исправником тамошний помещик В. И. Барыков доставил пять или шесть этих бедных экс-монет бывшему во Владимире губернатору, князю И. М. Долгорукову. Тут говорили, что кожаные ассигнации — выдумка Грозного. Деньги, доставленные Барыковым, были сделаны из тонкого, потемневшего сафьяна; но подлинного цвета угадать было нельзя; форма их неправильно четырехугольная и больше формы обыкновенных ассигнаций. Одна из них была с бордюром на лицевой стороне, а на другой — снадписью: за рубль плата; прочие слова не разбирались; тут бордюра не было, а полагалось клеймо, вроде печати с двухглавым орлом. Делывались ещё и такие ассигнации, на коих плата не означалась, а весь валёр их заключался только в цифрах и клейме с государственным гербом.

(М. Макаров)

Крестьяне Любимского уезда (Ярославской губ.) почти все, за малым исключением, не занимаются земледелием, а если оно и ведется, то весьма в незначительных размерах и при том не самими владельцами земли, а наемными рабочими, преимущественно крестьянами Архангельской губернии, которые и обрабатывают поля вместе с женщинами — женами и дочерьми владельцев земли. Мужчины же, хозяева дома и подростки, уходят на заработки преимущественно в Петербург или в Москву, где промышляют трактирным делом. Причины тут и сильное развитие промышленности в Любимском уезде, и «малоземелица», и плохое качество земли. Народ же смотрит на любимцев, как на людей, прежде всего, «корыстных», и рассказывает по поводу этого историческое предание: «Преподобный Геннадий, возвращаясь откуда-то в свою обитель, подошел к берегу реки Обноры и попросил перевозчиков переправить его на другой берег реки. Перевозчики потребовали с преподобного Геннадия вперед деньги за перевоз, а так как денег у него не оказалось, то они отказывались переправить его, и преподобному вместо денег пришлось отдать свои рукавички. Переехав на другую сторону реки, преподобный Геннадий вознегодовал на любимцев за корысть и осадил их: „Мыкаться вам по белу свету, как евреям, и быть не сытым — не голодным“. Пророчество это, — говорит народ, — до сих пор тяготеет над любимцами: — „Мыкаются они по белу свету“, и добавляет рассказ о пророчестве еще другим насмешливым рассказом: идет любимец по Питеру в шляпе старинной, а под мышкой несет петуха. Навстречу ему попадается знакомый и спрашивает любимца, куда он идет? — В трактир. Чайку попить. — А петух зачем? За чаек-с заплатить».