Новая инквизиция - Александр Щеголев

Поиск продолжался – результатов не было.

Обер-инквизитора это не расстраивало, другого он не ждал. Возможно, в глубине души Юзеф надеялся: все так и кончится, тенятник либо тенятники испугались, забились в глубокую щель, вообще унесли ноги из города… И пророчество не сбудется.

Но готовился он худшему. К тому, что враг напомнит о себе.

Напомнит скоро и страшно.

Курьера Диану, ввиду катастрофической нехватки посвящённого личного состава, Юзеф оставил при себе. Девчонка с боевым опытом, пригодится. Закрепили за ней машину из резерва, выдали пистолет, способный при осмотре сойти за газовый (бутафорская перемычка в стволе вылетает при первом выстреле, пули утоплены в гильзы и прикрыты пластмассовыми заглушками).

Именно Диана-Маша и подняла тревогу:

– Внимание! Машина, к нам. И непростая…

Двое бойцов – охрана штаба – приготовили оружие. Обер-инквизитор вышел из кабинета, взглянул на монитор наружного наблюдения.

– Все в порядке. Наши.

Ушлая Маша, подумал Юзеф. Сразу засекла, что рессоры «Чероки», хоть и усиленные, проседают куда ниже, чем положено. Нечего ей в курьерской службе делать, грех зарывать таланты… Ну ладно, все в порядке, Алексей добрался без эксцессов.

Юзеф вернулся в кабинет, бросив на ходу:

– Сейчас прибудет человек. Сразу – ко мне.

Уселся в огромное вращающееся кресло, сделанное на заказ и привезённое с собой. Окинул взглядом документы, приготовленные для этого разговора. Диаграммы количества раскрытых тенятников – прирост в последние годы шёл по экспоненте. Результаты экспертиз, выявлявших неизвестные ранее свойства у продуктов теневой эволюции. Карта с нанесёнными местами их обнаружения – значки на ней расходились от центра, как круги от брошенного в воду камня.

Центром оказалось Царское Село.

Напоследок Юзеф оглянулся – за спиной висела авторская копия картины Васнецова, тоже привезённая с собой. «Княгиня Ольга». Он любил разговаривать со священниками, имея за спиной это полотно, написанное в виде иконы (хотя РПЦ никогда не признала бы её за таковую). Святая и равноапостольная княгиня смотрела хищно, скривив губы в жестокой усмешке. Картина была немым упрёком другим. Немым оправданием Юзефу.

Дверь раскрылась. Человек остановился на пороге. Худощавый, невысокий, в простой чёрной рясе. Выглядел он гораздо старше Юзефа, хотя был почти его ровесником.

– Я приехал, Юзик, – сказал человек и неуверенно шагнул вперёд.

Обер-инквизитор понял, что графики, диаграммы и карты не потребуются. Что картина привезена зря.

Человек был слеп.

В Москве стреляли.

Ленивый перебрех винтовок, нечастые пулемётные очереди. Совсем уж редко бухала трехдюймовка.

Потом, годы спустя, в этот день над Москвой часто будет греметь канонада, отмечая полет к звёздам улыбчивого и фотогеничного русского паренька. Но нынешняя пальба не была провозвестницей тех праздничных залпов. Просто в этот день большевики размежевались с очередным временным попутчиком. С анархистами. Остались левые эсеры – последние союзники, с кем можно было поделиться ответственностью за октябрьский переворот и его последствия. Этим союзникам история и ВЧК отпустили ещё почти три месяца…

Но один невидимый миру праздник начал свой отсчёт дат именно с того дня, под звуки пальбы из особняков, зачищаемых от братишек-анархистов.

В этот день рождалась Новая Инквизиция. Уничтожение анархистских логовищ было первым её реальным делом. В притонах чернорубашечников свершались самые богохульные действа, а два месяца назад похищенные из патриаршей ризницы намеленные иконы и освещённая утварь были кощунственно использованы для чёрной мессы необычайной силы – и замершую после Октября в тревожном ожидании страну скрутила судорога гражданской войны…

…Трое ждали одного. Неприметный дом в Свечном переулке, самая обычная квартира, стол в гостиной, лампа с абажуром. Двое курили, Алексей Николаевич не употреблял. Он, священник, законоучитель Ржевской семинарии, был самым мирным и наивно-доброжелательным из собравшейся троицы – однако именно его скромные труды послужили толчком к созданию Новой Инквизиции.

С 1912 года Алексей Николаевич Соболев подвизался во Владимирской учёной архивной комиссии. Темы работ о. Алексия были достаточно безобидны: пережитки язычества в христианстве; дохристианские представления о жизни и смерти, о загробном мире; обряды владимирских крестьян, сакральный смысл коих давно утратился… Мало-помалу картина перед молодым исследователем вставала страшноватая. Плачи и запевки, похоронные стенания и обряды прощания с землёй – все работало на одну задачу. Детские стихи – дразнилки и колядки, страшилки и игровые песни – тоже казались написанными той же, уверенной и сознающей свою цель рукой…

Но самое главное, в чем с ужасом убедился Соболев – сохранившиеся по глухим углам пережитки логике вопреки не вымирали и не исчезали сами собой. Наоборот, крепли и развивались, выходили из тени. И стремились к одной цели. Алексей Николаевич все чаще задумывался: к какой? Ответ лежал на поверхности, но мозг слишком долго не хотел его воспринимать. В Армагеддон священник верил, но предполагал его как-то подальше, не в тверских и владимирских лесах. И как-то попозже. Не сегодня… Не сейчас…

А потом все начало рушиться. С августа четырнадцатого все покатилось вниз, как камень с горы – быстро, разрушительно, неудержимо. Знамения уже не вставали – но сбывались. Мрачные пророчества исполнялись точно и в срок. Европа корчилась под копытами четвёрки коней, и четверо всадников собирали кровавую жатву.

После пяти лет сомнений, терзаний и не высказанных никому подозрений о. Алексий обратился в Святейший Синод… Обратился в неудачное время – недавно прогремела «всенародная и бескровная» Февральская революция.

Назначенный от Временного правительства демократическим обер-прокурором Синода кадет Львов[10]с трудом отличал стихарь от пономаря, но выслушал Алексея Николаевича внимательно. Покивал, посочувствовал, взял для изучения документы. Более того, через месяц, к Пасхе, Св. Синод пожаловал, о. Алексия камилавкой[11]… И все.

Ещё через месяц Алексей Николаевич снова явился в Синод, почти двое суток прождал в приёмной демократического обер-прокурора, дождался, попытался на ходу напомнить тому о сути своего прошения – упёрся в недоуменное моргание и классическое «зайдите попозже»… А спустя несколько секунд Соболев ощутил на локте мягкое и дружеское пожатие. Обернулся – немолодой чиновник в вицмундире со споротыми нашивками. Пенсне, седеющая шевелюра, ухоженная эспаньолка… Два человека, знающих одно – надо что-то делать – встретились.