Жизнь после смерти - Мэри Роуч

Объяснение Сперри выглядит убедительным. Если целью тех, кто совершил подлог, было загнать Сьюзи в угол и принудить ее к принятию определенного решения, а не добиться ее согласия с подлинностью нового завещания, то вполне понятно, почему составитель текста писал его без особого беспокойства и напряжения – о чем и свидетельствуют некоторые особенности почерка. Зачем нужно было волноваться и пытаться одурачить кого-то, если можно было легко привести женщину к единственно возможному решению?

Кто бы ни выбирал эпитафию для могильного камня Джеймса Л. Чаффина, человек этот был с огоньком. Надпись на надгробии гласит: ДА СВЕРШИТСЯ ВОЛЯ ТВОЯ. Лестер, Руби Джин и я находимся на кладбище у местной баптистской церкви – пришли к семейным могилам Чаффинов.

Лестер отправляется знакомиться с местным каменщиком, делавшим надписи на надгробиях. «Он застрелился на заднем крыльце своего дома». Лестер продолжает идти вдоль ряда могил, повествуя о мертвых в ровной и размеренной манере биржевого отчета. «Этот малыш погиб в автокатастрофе. И сын Тома здесь: убит молнией во время работы на комбайне…» Руби Джин прерывает его: «Взгляните сюда, Мэри! Кто-то уложил двух своих жен под одним надгробием. Интересно, каково им быть бок о бок?» Три камня рядом – захоронение Флосси Гобл. Есть люди, с которыми не обязательно знакомиться, дабы почувствовать: они вам нравятся. И Флосси Гобл – как раз из таких.

Я рассказываю Лестеру и Руби о том, к какому выводу пришел эксперт-почерковед. Осторожно сообщаю, что Сперри сравнил подпись Пинка на документах, хранящихся в архиве суда, с сомнительной подписью Джеймса Л. Чаффина и нашел, что подписи не идентичны.

«Значит, старый дед Пинк ничего такого не делал», – говорит Руби Джин. В ее голосе звучит нотка облегчения. Я помалкиваю насчет того, что старине Пинку должна была быть отведена и его собственная роль в «заговоре братьев» – если только мы не готовы представить, будто Джон или Абнер Чаффин надевают отцовское пальто и изображают привидение.

«Хм-м-м, – сказал Лестер. – Теперь вы удовлетворены?»

Я отвечаю, что не слишком удивлена выводами Сперри по поводу подписей, но чувствую разочарование. Я бы хотела получить свидетельство – пусть даже шаткое и не совсем исчерпывающее, – что призрак Джеймса Л. Чаффина существовал на самом деле. Затем я коснулась теории Сперри о противостоянии братьев и Сьюзи во время перерыва на ланч. В пересказе вся история звучит уж слишком сложно для «банды» сыновей простого фермера из сельского захолустья. Да и к чему им нужно было возиться с призраком, папиным пальто и письмом под подкладкой? Почему нельзя было просто объявить, что в старой Библии обнаружилось второе завещание?

«Ну, – протянул Лестер, касаясь носком перевернутого цветочного горшка, – не так-то просто мне, или вам, или кому-нибудь еще истолковать те немногие известные факты». Мне кажется, я понимаю, что именно он имел в виду: а может быть, вы и ваш приятель, судебный эксперт и любитель покопаться в чужом белье, наконец остановитесь? Но Лестер слишком вежлив, чтобы сказать нечто подобное.

Обратно в Москвилль мы возвращаемся в молчании. Суббота, поздние послеполуденные часы. Семьи сидят в кухнях или на крыльцах домов – сплетничая, луща кукурузу, хлопая мух. Завтра церкви наполнятся мужчинами и женщинами, у которых нет сомнений в жизни души человеческой и ее счастливом посмертном путешествии – теми, которым и малого дела нет до того, к каким заключениям пришел эксперт по сомнительным документам и писатель из Калифорнии, опираясь на временный столик, сделанный из ящика, где когда-то хранилась свиная колбаса. У этих людей все просто и ясно: братья Чаффины – люди честные. Душа существует. Флосси Гобл живет в нашей памяти.

Увы, для меня вера – не то, с чем однажды приходишь в этот мир или просто выбираешь, чтобы принять. По мне, то, во что веришь, должно быть правдоподобно. Поэтому я продолжу свои изыскания. Мне нужно сделать еще одни шаг и разобраться с тем рискованным предприятием, которое затеяли в университете Виргинии. Я приберегла рассказ об этом на конец книги. Думаю, для меня это – наилучшая возможность поискать частичку смысла в утверждениях о том, что люди, умирая, покидают свои тела.

Компьютер у потолка операционной: в ожидании предсмертного опыта

На дальней стене операционной больницы при университете Виргинии висит огромная фотография альпийского луга. Синие и зеленые цвета неба и травы выглядят очень ярко – типично для туристических плакатов и рекламы противоаллергических средств. А дикорастущих цветов так много, что они похожи на снег. Прекрасный пейзаж должен вносить мир в души тех, кто попадает сюда на операцию. Но пациенту, которого я бы назвала Уэйсом, цветы не помогли. На мгновение – пусть даже и очень краткое – он оказался в положении человека, которого едва не убили.

Операция потребовала применения дефибриллятора. Такие приборы хорошо известны – это такие электрические штучки, которые быстро, как показывают в телесериале «Скорая помощь», прикладывают к груди при сердечном приступе. В наши дни дефибрилляторы – не больше сотовых телефонов, и если больной страдает опасной сердечной аритмией, то этот прибор могут имплантировать в грудную клетку.

«Почти убийство» произошло для проверки работы только что имплантированного Уэйсу дефибриллятора. Сердце больного в заданный момент – на пике определенного типа, как показывала электрокардиограмма, – получило электрический разряд. Вследствие этого нарушился ритм сердечных сокращений и возникло его «трепетание» (фибрилляция[73]), и мышечные ткани потеряли способность должным образом нагнетать кровь в сосуды. При недостаточном поступлении кислорода в головной мозг Уэйс мог пережить кратковременную клиническую смерть. (Если сердце снова начинает ритмично биться не позднее чем через 4 минуты, мозг не страдает необратимым образом.) Иначе говоря, имплантированный дефибриллятор должен был «перезапустить» сердце. Такие больные, как Уэйс, являются идеальными объектами для изучения состояний, близких к физической смерти.

За пределами альпийской панорамы помещение 1 – совершенно стандартная операционная. Здесь есть стол – громоздкий и сложно устроенный. Рядом – стойка с мониторами для контроля сердечной деятельности, аппаратура анестезиолога, а на стене – белая доска с надписью «До Общенациональной недели сиделок остается 21 день[74]». Если вы захотите найти хоть что-то отличающееся от обычной обстановки в операционных, вам придется очень и очень постараться. Обнаруженное находится у самого потолка: стойку с мониторами венчает открытый ноутбук, расположенный на самом верху и выглядящий так, словно его перенесли сюда из кабинки для индивидуальных занятий в научной библиотеке, а студентов теперь плотно разместят повсюду на оставшихся местах. Компьютер принадлежит профессору Брюсу Грейсону (Bruce Greyson) с кафедры психиатрии местного университета, расположенной в нескольких блоках отсюда.