Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

Даймонд явно хочет продолжить, непонятно лишь, что именно: просмотр слайдов или секс? Вы кротко сидите, сдвинув коленки, а он прохаживается между софой и экраном, где застыл преподавательский состав университета Тимбукту, и ваши красные трусики торчат у него из заднего кармана, как судейский флажок.

Если по-хорошему, то у вас нет времени ни на слайды, ни на секс. В конце концов, в десять вечера приедет Белфорд, а еще через несколько часов откроется лондонская биржа, а завтра в шесть утра – о боже! – предстоит вернуться на «дискотеку» и встретиться с Познером, с клиентами, с остатками рынка и с богами судьбы, вероломно разрушившими вашу карьеру. А ведь надо еще подготовиться к сделке, перехитрить обезьяну – и найти Кью-Джо. Бедняжка Кью-Джо! Надо ей позвонить прямо сейчас.

Вы встаете и озираетесь в поисках телефона, но тут Даймонд обвивает вас рукой за талию и привлекает к себе. Что ж, ничего не поделаешь. Вряд ли удастся сосредоточиться на предстоящих задачах, пока это не завершено. «Если Ларри сейчас отнесет меня на кровать и мы займемся любовью – хорошо. Сколько он будет меня трахать? Двадцать минут? Час? Все равно после этого голова будет работать лучше. Да и у него тоже. Вот бедняжка!»

Вы целуете его, прильнув к упругому бугорку на ширинке. На этот раз ваш язык оказывается у него во рту. О, как тут интересно! Конечно, в глубинах души копошится отвращение: вы никогда еще не чувствовали себя такой похотливой самкой… С другой стороны, вы и раньше возбуждались, ничего страшного. Такова сущность человеческой природы. Даже монашки, даже стервозные начальницы – все подвержены этому сладкому недугу. Женщине негоже противиться желаниям плоти, с ними надо научиться жить. Причем не просто жить, а контролировать их, воспитывать, использовать в своих интересах: благодарно принимать их низменные, но, несомненно, приятные подарки, вежливо воздерживаться от изнурительных постов и бесшабашных оргий. Изучить их повадки, узнать сильные и слабые струны – и никогда, никогда не терять бдительности! Иначе они накинутся, как голодные волки, которых наивная дева пустила переночевать, и превратят хозяйку в кровавый ужин, в жалкую рабыню или – что самое страшное – в своего лютого врага, в вечно голодную волчицу, которая разорвет собственные мечты о семейном счастье и устремится к более низким целям.

Конечно, вы хорошо знаете своих волков. Однако никогда еще они не выли так мелодично, никогда еще их мех так не блестел, а хищное дыхание не пахло так сладостно! Впервые вы не думаете о том, что секс липок, что он пахнет купидоновыми носками. Пусть Даймонд делает все, что хочет, самые немыслимые, грязные, извращенные вещи!.. А какие именно? С деталями возникает накладка, воображения не хватает. В голове крутятся только мысли о боли и физическом напряжении. И о потерянном времени: постельные эксперименты могут занять целый день.

«Выбрала же я время для блуда!» – думаете вы. И тут же строите недовольную гримасу – насколько это возможно, когда целуешься. «Блуд» – понятие пролетарское. Словечко из дешевых комедий, из лексикона клоунов, солдат и кухарок. Ваше желание может быть грубым и низменным, но никак не фривольным. Потребуется куда более сложное и емкое слово, нежели «блуд», чтобы измерить все глубины этой влажной чесотки.

Заведя руку за спину, вы расстегиваете пуговицы. Звук, с которым юбка соскальзывает на пол – столь глухой и короткий и вместе с тем столь выразительный, наполненный жизнью, искрящийся освобождением, как распущенный парус на шлюпе, прорывающем окружение, – этот звук заставляет вас задрожать от сладкого озноба.

В ответ Даймонд свинчивается с вашего языка, а потом нежно, словно младенцу, сжимает голую задницу и говорит:

– Гвендолин, я даже не решаюсь предложить… Ну, в общем… ты согласилась бы…

Ну, что же ты медлишь, Ларри? Какую немыслимую, грязную, извращенную вещь ты хочешь сделать? Или (ах!) хочешь, чтобы я сделала? Какие декадентские гадости у тебя на уме? (Вы трепещете, как грешница на священном костре.) Какие клейко-сладко-скользко-мерзко-мокро… Какие грязные, запретные движения придется совершать? Какие приспособления потребуются? Какие телесные отверстия будут задействованы? Ну же, Ларри!

– …ты не согласишься сходить со мной на лекцию о лягушках?

И вот уже вы – слегка разочарованная и униженная, но нехарактерно оживленная – оказываетесь на заднем сиденье мотороллера (Даймонд понимающе усмехнулся, когда вы объяснили, что добрались до «Гремящего дома» на такси), – на мотороллере, который уносит вас через Баллардский мост, прочь от полутемного подвала, от поэзии Тимбукту и мрачной картины Ван Гога (за которую в Амстердаме дают два миллиона с мелочью), от устрашающих масок и запачканного афганского коврика в сторону Куин-Энн-Хилл, к лежащему за холмом Тихоокеанскому научному центру, где в одиннадцать тридцать в завершение выставки рептилий и земноводных состоится лекция под названием «Тишина на болотах».

На таком маршруте – через Куин-Энн-Хилл – вы настояли специально, чтобы по дороге заскочить домой. «Чтобы проверить, нет ли вестей от Кью-Джо», – сказали вы Даймонду, хотя в данный момент вас куда больше интересуют вести от Андрэ, и поэтому первая остановка – квартира Белфорда, а потом, если возникнет нужда, продуктовый магазин.

Похоронные саваны и яичные белки, из которых выбралось восходящее солнце, до сих пор болтаются в небе. Воздух кажется мягким, если стоишь неподвижно, однако на летящем мотороллере весьма прохладно. Вы прижимаетесь к спине Даймонда, чтобы укрыться от ветра и нежелательного внимания. Маловероятно, конечно, – но вдруг кто-нибудь из коллег попадется навстречу и увидит вас на ржавом мотороллере, в пасхальное утро, в компании лохматого типа! Добавьте еще: с голой задницей (которая уже вконец отмерзла на трясучем липком холодном сиденье).

От Даймонда оглушительно пахнет – старой кожей, сахаристыми листьями, вашим телом… Сложная, противоречивая комбинация, вызывающая нежные мысли. Обхватив его руками, вы зарываетесь лицом в душистую спину – и, скосив глаза, замечаете свои порванные трусики, выглядывающие у него из кармана, как носовой платок факира. Вы украдкой их вытаскиваете и боретесь с желанием покрутить ими над головой на радость встречным автолюбителям. Когда мотороллер, свернув на Эллиот-авеню, начинает трудно карабкаться в гору, вы бросаете их через ограду одного из скромных домов: «Летите! Вы свободны!» И тут же корите себя за легкомыслие. Кто-нибудь наверняка найдет эти трусики и сообщит в полицию, где их пришьют к делу как «подпись» Осторожного Насильника. Или как оставленный мажора-ми сувенир (хотя вряд ли кто-нибудь из мажорских жертв может похвастаться таким стильным неглиже).

Попался!

Попался, голубчик! Пусть экономические системы лишаются колес, а умы – рассудка; пусть гормоны зашкаливают, а молитвы остаются без ответа; пусть отцы заклеивают барабаны, а работодатели затыкают уши; пусть седеют волосы и краснеют чернила; пусть судьба, хрипло хихикая, путает карты – Гвендолин Мария Мати все равно всех обхитрит! Андрэ попался! Попался беглый монах!