Мефодий Буслаев. Самый лучший враг - Дмитрий Емец

— Он его спрягал, — ответила Ирка.

— Куда?

— Откуда ж я знаю? Он как-то объясняет им, что надо спрятаться. А как и куда — это секрет! — сказала Ирка, и они поехали на следующий вызов.

На Оленьем Валу на компьютерщика, тянувшего на чердаке кабель Интернета, напала какая-то потусторонняя сущность. Сейчас этот парень, даже не блед-ный, а какой-то синий, сидел на ступеньках верхнего этажа и раскачивался. Он не помнил ни своего имени, ни где живет.

— Видимо, мавка! Они любят память выпивать! — предположил Багров, наклоняясь, чтобы заглянуть парню в глаза. — А мавка — это значит что?

— Что? — спросила Ирка.

— Правильно! Мавка — это не к нам! Мавка — это к златокрылым! — сказал Багров, ничтоже сумняшеся перебрасывая мавку на ближайшую боевую двойку светлых стражей, курсировавшую в районе Преобреженской площади.

— А с парнем что делать? — озаботилась Ирка. — Его же за наркомана примут!

— Точно, — согласился Багров — Примут. И в психушку упекут. Зигя, отлипни от телефона! Ну-ка, подними его! Придется залить ему новую память. Старую мавка уже не вернет, особенно когда златокрылые залепят в нее пару маголодий… У меня осталось только две матрицы: «женщина-которая-всегда-права» и «датский король››. Которую заливаем?

— Не женщину же… Давай датского короля! — сказала Ирка и, подойдя к парню, свешивавшемуся с плеча у Зиги, капнула ему в ухо из желтого пузырька с узким горлышком.

Капелька мгновенно всосалась, распространив слабый, но упорный запах ландыша. С полминуты парень болтался на плече неподвижно, лишь слабо вздрагивая руками, а затем открыл глаза и произнес.

— Undskyld mig, mine herrer! Hvor er jeg? Hvem er du?[9]

— Простите, ваше величество! Мы не понимаем! — извините, Ирка. — Зигя, отпусти!

Малютка осторожно поставил его на ступеньки. Компьютерщик вежливо поклонился, коснувшись рукой груди, и стал спускаться.

— И куда он? — спросила Ирка.

— Без понятия. Видимо, отправился искать датское посольство! — хмыкнул Багров.

— Но почему он не поехал на лифте?

Багров посмотрел на этикетку пузырька:

— А, ясно! В его время лифтов еще не изобрели.

— Что? Почему не изобрели? Что мы ему налили?

Матвей сунул Ирке пустой пузырек.

— Посмотри-ка! Мы заправили его памятью датского короля Фредерика VII, правившего в девятнадцатом веке… Думаю, датчанам это будет интересно! Поехали на следующий вызов!

И снова они едут. Матвей ведет, Ирка смотрит по сторонам. Вот ворона, опираясь на хвост, с усилием тащит из мусорного бака пакет с бутылками. Тяжело. Сдалась, отпустила. Отдохнула, опять начала тянуть. Молодец, вытащила! Перевалила через край. Одна из бутылок выскользнула из пакета и разбилась. Ворона испугалась и улетела. Ну не сложилось, что тут сделаешь!

А вот надпись на асфальте, хорошо видная из высокого автобуса. Каждая буква в полметра: «ЗАЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ? СУСЛИК».

— Ишь ты, выкрутился! Даже и сглазить нельзя за то, что асфальт пачкает! Не сглаживать же всех зайцев в лесу и всех сусликов! — прокомментировал Багров.

Сыночек Дохляндия Осляева прыгал за их спинами, ударяясь могучими коленями о железный сундук. Его босые ступни упирались в заднее стекло автобуса и раскачивались, как дворники. Если приглядеться, то на пятке левой ноги обнаруживалась клейменая печать: «Собственность Тартара. Использованы секретные технологии. При утилизации полностью уничтожить!››. К печати прилагалась небольшая вытатуированная приписка: ‹‹Аида Плаховиа! Не притворяйтесь, что вы близоруки и этого не прочитали!»

Под ногами у Багрова шуршала фольга.

— Хоть убей не понимаю, как можно за два часа посадить полностью заряженный смартфон! И как можно сожрать восемьдесят шоколадок, тоже не понимаю! — хмуро сказал Матвей.

— Он просто играл! А сьел, потому что проголодался! А коробку с шоколадом все равно сунула в машину Прасковья, — напомнила Ирка.

— А я просто рулю. И просто завидую, — проворчал Матвей. — Может, я хотел зажилить пару плиток.

— Лучше выпроси у Зиги его ящик! — шутливо сказала Ирка.

Малютка перестал болтать ногами.

— Не дам! Мое! — заявил он, и мышцы у него вздулись грозными буграми.

— А что в ящике — то?

Зигя задумался. Это был страшный секрет, но чем страшнее секрет, тем больше его хочется разболтать.

— Мой длуг! — сообщил он.

— Друзей не держат в железных ящиках! — заметила Ирка.

Зигя шмыгнул носом. Авторитет Ирки в его глазах был достаточно высок, хотя и меньше, конечно, непререкаемого авторитета мамули.

— Он убезыт, — озабоченно сказал малютка.

— А кто твой друг? Собачка? — уточнила Ирка.

— Он не собаска! Он длуг!

— Ну хорошо. А что он хотя бы ест?

— Пастилинцык! — сообщил Зигя. — Я леплю ему из пастилинцыка кафетки!

— Я фигею, дорогая редакция! И ради этого друга нужно было уродовать мой автобус?! — взвился Багров.

— Не твой! Бабанин! — поправила Ирка, при упоминании «пастилинцыка›› ощутившая смутное беспокойство.

— Какая разница? Она на нем не ездит, а вещь принадлежит тому, кто ею пользуется? — сказал Матвей и этим спорным заявлением отвлек внимание Ирки от пластилиновой темы.

Микроавтобус имени Бабани медленно продвигался по царству стекла и бетона. Офисные здания напоминали осиные гнезда. На крыльце у каждого роилось множество отколовшихся от общего офисного хозяйства трутней. Мужчина в белой рубашке, свесившись так, что мог выпасть в окно, кричал кому-то сверху.

— Белый, ты что, работаешь до сих пор? Я с тебя в шоке!

Багров, не любивший пробок, раздраженно постукивал пальцами по рулю. Его раздражало множество припаркованных машин.

— Мне их жалко! Это же какие-то пластиковые люди! Вечно пытаются друг другу что-то доказать, прыгнуть выше головы. И каждый боится сказать правду: хорошо оплачиваемая работа — компенсация за то, что человек не может делать того, что ему нравится.

— Ты слишком категоричен. Может, они любят свою работу? — оспорила Ирка.

— Кому может нравиться взыскивать долги или продавать рекламные площади? Ну пусть одному из пяти. Прочие делают свою работу из-за денег. Но человек не может так, чтобы совсем ничего не любить. Что-нибудь он обязательно будет любить, иначе задохнется. Поэтому большинство говорят себе: «На самом деле я не банковский служащий, а фотограф!..»

Или: «Я не чиновник, а астроном-любитель! Ненавистная работа лишь выгрызает у меня время до шести часов вечера!»