Жажда возмездия - Жюльетта Бенцони

— Я могу заранее сказать, что Филипп захочет этого, — заметил Карл. — Он не сможет оставаться с такой женщиной!

— Особенно если вы его к этому принудите. Подумайте только: он ведь будет драться за нее!

— Не за нее! За свою честь!

— О чести думаешь намного больше, если видишь перед собою такие прекрасные глаза.

— Ваше преосвященство! — возразил возмущенный герцог. — Ваше снисходительное отношение к этому созданию сбивает с толку. Не потому ли, что она тоже итальянка?

— Я мог бы посчитать себя оскорбленным, если бы не знал, до чего вас может довести гнев. Во всяком случае, я буду весьма удивлен, если этот странный муж позволит вам отвести эту женщину на эшафот.

— Тогда аннуляция! Я смогу его в этом убедить, поскольку он достоин герцогини, а эта дочь купца…

— ..потребует у вас сто тысяч флоринов золотом, — прервала его Фьора. — Вот видите, монсеньор, у вас нет другого выхода, кроме как казнить меня.

Она поклонилась епископу и, бросив на Карла Смелого презрительный взгляд, вышла из палатки.

Возможно, она стала бы жертвой гнева, который разбудила в герцоге, но тут произошло нечто неожиданное: в осажденном городе раздался грохот барабанов, который означал, что Нанси готов сдаться, отчего Карл Смелый испытал огромную радость.

Позже узнали, что там получили письмо от герцога Рене. «Поскольку, к своему несчастью, — писал молодой принц, — я не могу ничего сделать для вашего блага и для моей славы, я призываю вас в интересах того дела, которому вы себя посвятили, не проливать далее свою кровь и не истощать свои силы, что приведет к лишним жертвам и бесславной капитуляции…»

Это послание, которое все слушали со слезами на глазах, не поколебало решимости коменданта: бастард Калабрийский хотел продолжать сражение, поскольку укрепления держались хорошо, а население сохраняло спокойствие. Можно было продержаться еще два месяца, а через два месяца Карл Смелый мог потерять решимость, но самые уважаемые жители города посчитали, что надо повиноваться своему властелину. Эту огромную армию им никогда не осилить. Лучше попытаться добиться достойных условий капитуляции.

Комендант сломал свою шпагу и бросил ее обломки под ноги членам магистрата. Это было 29 ноября 1475 года.

На следующее утро, 30 ноября, в день Святого Андрея, покровителя Бургундии, герцог Карл вошел в Нанси в восемь часов утра через северные ворота. Было пасмурно, но дождь прекратился, и это немного утешало народ, который молча, погруженный в глубокую печаль и в окружении заграждения из двух рядов пехоты, расставленной по всем улицам до самых ворот Сен-Никола, через которые накануне утром со всеми почестями вышли войска защитников, наблюдал за происходящим.

Карл Смелый сам захотел присутствовать при сдаче.

Он увидел, как две тысячи немцев возвращались в Эльзас, шесть сотен гасконцев — во Францию, а из двух тысяч лотарингцев некоторые отправились к себе домой, а другие — на укрепление гарнизона в Битче. Последним вышел бастард Калабрийский в сопровождении оруженосца, который нес его знамя. В полном вооружении, верхом на лошади, но с непокрытой головой, гордый и высокомерный, он подъехал к Карлу и заявил:

— Если бы это зависело только от меня, ты бы обломал себе зубы об эту крепость, Карл Бургундский. Клянусь богом! Но жители города больше берегут свою жизнь, чем честь. Что ты с ними будешь делать? Перебьешь?

— Нет. Я собираюсь сохранить за Нанси все привилегии и править этим городом по старым обычаям.

Я сделаю из него столицу своего будущего королевства.

Почему бы тебе, в чьих жилах течет королевская кровь, не стать его правителем? Я ценю людей чести.

— Я тоже. И поэтому — прощай! Пока я жив, никто не сможет сказать, что лотарингский принц, даже бастард, склонил голову перед тобой.

— Найдутся другие, кто так сделает. Ты знаешь, что твой дед Рене собирается завещать мне Прованс, чтобы укрепить древнее бургундское королевство?

— Это его дело. Мне неважно, что будет с Провансом.

Меня волнует только Лотарингия, и мы еще поборемся!

Послав лошадь в галоп, бастард Калабрийский умчался в сторону Франции. Пятно грязи из-под копыт его лошади осталось на красном плаще Карла. Он слегка нахмурился, но тень недовольства быстро рассеялась.

— Нанси за нами, мои храбрецы! — обратился он к солдатам. — Давайте будем радоваться! И знайте, если кто-то из вас посягнет на жизнь или собственность горожан, будет наказан смертью!

К своему удивлению, в тот же вечер, так богатый на события, Фьора узнала, что папский легат взял ее под свое личное покровительство и что она будет следовать постоянно за ним до тех пор, пока не разрешится спор между Кампобассо и де Селонже. Юный Колонна пока оставался при ней, и еще она хотела добиться, чтобы ей отдали Эстебана.

На рассвете следующего дня она вместе с Баттистой присоединилась к небольшой группе священников и монахов, которые составляли эскорт монсеньера Нанни. Для всех остальных смертных она считалась паломницей, направляющейся к святым, и поэтому села в повозку самого прелата, а он — на мула: проехать по улицам, чтобы хоть как-то согреть сердца жителей города.

Следуя непредсказуемым движениям души, Карл пожелал, чтобы господь бог в лице легата первым вошел в завоеванный город, в надежде, что это расположит к нему сердца тех его врагов, которых он желал видеть послушными подданными.

Однако при появлении прелата никаких проявлений радости не последовало, хотя все при его въезде в город опустились на колени в ожидании благословения.

— Не теряйте надежды, дети мои, — повторял он с состраданием, — герцог Карл не желает вам зла, и его приход сюда не принесет для вас страданий.

Из-за занавесок кареты с папскими гербами Фьора рассматривала этих людей, одетых в черное, их лица со следами перенесенных лишений и окружающие дома, многие из которых были разбиты ядрами пушек. Разрушенные стены, казалось, источали запах смерти, и ей стало стыдно, что она входит в этот город среди победителей. К счастью, карета проехала прямо в герцогский дворец, расположенный посреди центральной площади.

Здесь Фьора и остановилась, а легат предпочел домик настоятеля церкви Святого Георгия, в котором собирался принять нового хозяина города… Рядом с Фьорой сразу же оказался Баттиста Колонна:

— Квартирмейстеры монсеньора Карла всю ночь готовили комнаты. Для вас тоже. Хотите пройти» туда сразу или желаете полюбоваться «въездом победителей»?

— Все, что я видела до сих пор, не обещает народного ликования, но я дождусь появления герцога.

Она заняла место у большого окна на первом этаже.