Люди Волка - Уильям Майкл Гир

— Я все же не понимаю.

Она подняла руку, и ее темные глаза проникли в его душу, как бы вытягивая ее наружу. Она подтянула на плечах волчью шкуру и помешала огонь ложкой, сделанной из лопатки какого-то животного, равномерно распределяя горящие угли, жутковато мерцавшие при дуновении бриза.

Не отводя взгляда от глаз Волчьего Сновидца, она сжала пальцы в кулаки и подвигала ими, как бы разминая мускулы. Она склонилась над углями; ее черные волосы, посеребренные сединой, развевались по ветру.

Сложив пальцы вместе, она закрыла глаза и, глубоко дыша, запела священную песнь. Лицо ее вздрогнуло и словно помолодело — морщины разгладились, линии смягчились. Она потянулась вперед, положив обе ладони на горячие угли и перенеся на них всю тяжесть своего тела.

Волчий Сновидец тяжело дышал, вопросительно глядя на Обрубленную Ветвь. Вид Цапли, берущей руками угли, до смерти испугал его. Она поднимала ладони над головой, и между ее пальцами дрожали красноватые огоньки.

Сколько еще? Он затаил дыхание. Опять и опять…

Продолжая петь, Цапля положила уголек себе на губы, потом на лоб. Наконец она взяла кусочек угля в рот и повертела его там, прежде чем выплюнуть. Угли упали на шкуру, лежащую перед ней. Шкура сразу же потемнела, волоски ее задымились, издавая неприятный запах. Глаза ее все еще были закрыты; лицо исказила напряженная гримаса; пение прекратилось. Она глубоко вздохнула и выпустила воздух через нос.

Волчий Сновидец потянулся к ней и коснулся ее лица: кожа в тех местах, где только что лежали угли, была такой же прохладной и мягкой, как везде.

Она открыла глаза. Сначала они смотрели рассеянно, как бы ничего не видя. Потом она моргнула и, покачав головой, поглядела на Волчьего Сновидца.

— Твое лицо… и руки… — прошептал он. Жилы его наполнял ужас.

Она подняла сперва одну руку, потом другую, потом стала вращать головой, подставляя свету каждую щеку. Он потянулся к дырам, выжженным на шкуре, и, обжегшись, отдернул руку.

— Как это получается?

— Даже волдырей нет. — Она поправила волосы, спадающие на плечи.

— Такого быть не может! Ты же сказала, во всем есть законы!

Цапля с обыденным видом собрала угли и бросила их обратно в костер, едва обращая внимания на Обрубленную Ветвь, застывшую в немом восхищении.

— Закрой рот, старая ведьма, — бросила ей Цапля. — Мух наловишь.

Обрубленная Ветвь безмолвно повиновалась.

— Как это у тебя выходит? — спросила она.

— Я танцую с этими углями. Волчий Сновидец посмотрел на Цаплю, чувствуя, что до него начинает доходить смысл ее слов.

— С ними?

— С ними, а не против них.

— Ты хочешь сказать, что ты соприкоснулась с Танцем углей… вступила в него на мгновение?

— Не совсем так. Кроме Танца углей есть еще Единый Танец. В него-то я и вступила.

— Как?

— Я на мгновение обрела тишину.

Он почесал переносицу. Ах уж эта проклятая тишина, что таится за шумом, эта неподвижность по ту сторону движения… Старая ведьма совсем сведет его с ума! Скрипнув зубами, он переспросил:

— Как?

— Я остановила мой собственный Танец.

— Остановила… — растерянно покачав головой, произнес он.

Обрубленная Ветвь кашлянула и сурово поглядела на Цаплю:

— Я так и знала. Ты и впрямь свихнулась. Выжила из ума.

— Может, за несколько недель я сумею тебе это рассказать, — ответила Цапля Волчьему Сновидцу. В глазах ее блестела насмешка.

Подумав, он потянулся к углям.

— Ты должна была здорово обжечься, когда впервые делала это?

Она криво улыбнулась, понимая, что он пока не в силах до конца осознать происходящее.

— У меня все время оставались рубцы.

— Смогу ли я… — Он недоверчиво покачал головой. — Смогу ли я…

— Я бы не показывала это тебе, если бы считала тебя тупицей. Но это как пересекать горы — подъем всегда труден. Ты ничего не поймешь о мире как о целом, пока не научишься смотреть на него с другой стороны. — Она подняла указательный палец. — Это еще один шаг на пути к верховной Вещей Силе, Силе Сновидца. Блеск в ее глазах вызывал у него дрожь.

— Еще один?

— Да, и очень важный: ведь иначе отдельные Танцы, в окружении которых ты окажешься, в один прекрасный день доведут тебя до смерти!

Закат окрасил небо в мягкие, пастельные тона. Волчий Сновидец бежал, и размытая тень на крутых серых камнях повторяла его движения. Вдалеке он видел облако пара, поднимавшееся от горячих ключей Цапли, желтое от закатных лучей.

«Бежать… Бежать…» — повторял он себе, стараясь сосредоточиться.

Пар белым облаком выходил из его рта, первый снег скрипел у него под ногами, обжигая голые пятки. Он перепрыгивал мелкие камни, обходил крупные. Ледяной ветер без остановки дул с севера — прямо ему в лицо. Холодный воздух обжигал легкие; даже жжение в ступнях не могло заглушить тупой боли в груди.

«Очисти свой разум, Волчий Сновидец, беги, пока тело твое не обретет забвения, пока ты не выйдешь за грань своего разума и не увидишь его со стороны… Танцуй… Танцуй…»

Сперва он то погружался в себя, то выныривал; его охватывало болезненно-острое чувство свободы, полета. Потом он почувствовал, что душа его покинула плоть. Ему показалось, что пузырь, в котором он находился, Прорвало и он оказался на свободе, что новые ощущения, как насекомые, расползаются по его телу.

Обессилев, он перешел на шаг. Он шел склонившись, кашляя, ловя легкими воздух. Пот тек у него по лицу, застывая на ледяном ветру. Погруженный в себя, он медленно ступал по снегу, пытаясь отдышаться и утишить боль в ногах. Язык его пересох и прилип к гортани.

Он нагнулся и, зачерпнув горсточку снега, забившееся в пучок травы, положил его в рот.

У восточного горизонта видна была длинная белая линия Великого Ледника. Он тяжело дышал, ноги его горели. Вокруг него возвышались ледниковые глыбы — обитель замерзших призраков. Их гранитные подножия венчал слой льда. Там и сям сверху стекали струйки воды, замерзающей на ходу. На западе сверкали заснеженные горные вершины. На востоке блестел и переливался неодолимый для путника Великий Ледник — весь в изломах и трещинах. Только к югу ледяной щит становился немного ниже. На небе сгустились тучи, предвещая закат не одного этого дня, а целого Долгого Света.

Ледяной панцирь на юге притягивал его взор. Это была не сплошная стена, как во Сне, — нет, его прорезали бесчисленные впадины, изломы, выбоины: здесь потрудились солнце и ветер. На белом выделялись сероватые вкрапления, острыми углами сверкали голубоватые кристаллы. Ледяную махину перерезали слои песка и гранита, перемежая сине-белое полотно черными полосами. Лед был рассечен не так, как на востоке, но все равно по спине шли мурашки.