Настольная книга сталиниста - Юрий Жуков

— Это сделали т. н. «правые»: Бухарин, Рыков, Томский… Но по отношению к кому они «правые»?

— В том-то и дело, что они были «правыми» только по отношению к левоэкстремистскому крылу партии, а не к партии в целом. Они разделяли идею мировой революции, только откладывали ее «на потом», когда страна отдохнет и наберется сил. Но постепенно вопросы экономики стали определяющими во внутрипартийной борьбе. Несмотря на введение нэпа, экономику нашей страны чуть ли не каждый год трясли жесточайшие кризисы. Вот тут-то и всплыла старая идея профессора Преображенского, правой руки Троцкого в области идеологии и экономики.

Ещё в начале 1920-х гг. он написал работу, в которой предлагал форсированную индустриализацию страны для вооружения Красной Армии, которой предстоял революционный марш-бросок до Атлантики и Индийского океана, — так сказать, на немца надейся, а сам не плошай. Коллективизация частного крестьянства и регулярное изъятие прибылей из этого сектора экономики, по мысли Преображенского, должны были обеспечить первоначальное социалистическое накопление на нужды военной индустрии. Но история распорядилась так, что осуществлять эту идею пришлось не Троцкому, а Сталину, причем с совершенно другими задачами. Во-первых, он понимал, что даже подъем сельского хозяйства невозможен без своей промышленной базы — мы даже косы покупали у Германии. Во-вторых, пришлось срочно спасать первую советскую пятилетку…

— Спасать? А что, была угроза её провала?

— Ещё какая! Все планы рухнули в 1929 г., когда разразился мировой экономический кризис. Оплачивать покупку иностранных заводов — Горьковского автомобильного, Сталинградского тракторного, Ростовского комбайнового, Ярославского завода синтетического каучука и других — предполагалось в форме вывоза за рубеж для продажи на мировом рынке своего сырья: леса, спичек, нефти и т. д. Но мировой кризис вынудил каждую страну оградить себя от поступления чужих товаров. И тогда началась тайная распродажа картин Эрмитажа, что на самом деле представляло собой завуалированные взятки.

Так мы с величайшим трудом сумели наскрести средства хотя бы на три десятка «ударных строек», почти в сто раз сократив список новых объектов пятилетки.

Но вместе с великим планом рухнула и великая цель, уже распропагандированная на весь мир: в ходе первой пятилетки построить социализм, в ходе второй — коммунизм. В 1930 г. специальное решение ЦК признало это «забеганием вперед». Рыкову и прочим правым пришлось уйти в отставку. Во главе правительства встал Молотов — сторонник и соратник Сталина. Вместе они начали проводить более умеренную политику, которая очень скоро вызвала недовольство уже не только левых, но и «правых».

— Очень бегло: в чем были признаки этого нового курса?

— Политбюро приняло решение о вступлении СССР в Лигу Наций, что означало окончательный разрыв с идеей мировой революции. Началась подготовка к заключению антигерманского оборонительного соглашения с Францией, Чехословакией и Великобританией, которая, правда, растянула свое вступление на целых восемь лет. Иными словами, восстанавливалась Антанта.

А Сталин идет еще дальше: объявляет о необходимости доработки Основного закона страны. Из Конституции 1924 г. выброшена преамбула, в которой говорилось, что после революции мир разделился на два лагеря и что они неминуемо сойдутся в битве, которая завершится победой Советского Союза и созданием Мирового Союза Советских социалистических республик. Устранено конституционное положение о диктатуре пролетариата вместе с законодательным определением, которое до сих пор обеспечивало рабочему классу пятикратное по сравнению с крестьянством представительство в органах Советской власти. Уравнены права рабочих, крестьян, интеллигенции и их детей при поступлении в вузы.

Меняется и вся система выборов: раньше бывшие жандармы, помещики, капиталисты, владельцы магазинов, нэпманы и представители других социально чуждых классов были лишены права голоса. Новая Конституция вернула это право всем «лишенцам», в том числе и миллиону крестьян, осуждённых по закону от 7 августа 1932 г. за кражу «трёх колосков». Выборы становились всеобщими, прямыми, тайными и, главный козырь Сталина, альтернативными: на одно место должны претендовать два-три человека не только от партии и комсомола, но и от общественных организаций, вплоть до религиозных. Тут партократия и поняла, какая страшная угроза нависла над ней.

— Как я понимаю, мы подошли к июньскому Пленуму 1937 г.?

— Да. Я только должен сначала сказать, что до этого времени все-таки удалось сделать Сталину. В декабре 1936-го Центральный исполнительный комитет (ЦИК) принял новую Конституцию, но отложил рассмотрение нового избирательного закона. В итоге образование Верховного Совета, которым Конституция заменяла ЦИК, задержалось на целый год. Сталин наполовину победил, но наполовину проиграл. И вот июньскому Пленуму предстояло окончательно сформулировать своё отношение к этому закону для его дальнейшей передачи в ЦИК.

Конечно, партократия разгадала намерения Сталина. После индустриализации, коллективизации, провальной пятилетки, возвращения права голоса «лишенцам» и пострадавшим крестьянам наверняка массовый избиратель предпочтет новые, альтернативные фигуры, а потом не попавшим в Верховный Совет партсекретарям скажут: вот видишь, народ тебя не поддерживает, поэтому будь добр, освободи и партийный пост.

Чтобы сорвать этот замысел, первый секретарь Новосибирского обкома партии, до этого пять лет возглавлявший Сибирский ревком — всю Сибирь от Урала до Тихого океана, Роберт Индрикович Эйхе направил в Политбюро записку, которая поставила Сталина перед очень трудным выбором. Под предлогом, что в области органами НКВД якобы вскрыта контрреволюционная антисоветская повстанческая организация, угрожающая проведению выборов, Эйхе потребовал предоставить ему право на создание внесудебной тройки (вместе с прокурором области и председателем областного управления НКВД), произвести аресты определенного «лимита людей», часть расстрелять, часть отправить в лагеря. И Сталин совершает трагическую ошибку: накладывает на эту записку положительную резолюцию. Как и следовало ожидать, тут же от всех первых секретарей посыпались аналогичные «заявки на лимиты».

— Остановимся на этом событии чуть подробнее. В сталинской редакции, с альтернативными выборами?

— Да, но это уже не особенно волновало партийных вельмож. Ясно было, что в условиях массовых репрессий закон работать не будет. Тем более что сталинская группа капитулировала все больше. На заседании Политбюро Сталин согласился, чтобы Молотов в своём докладе на Пленуме не настаивал на альтернативных выборах, это, мол, можно делать или не делать. Выступая на Пленуме, Молотов вообще не упомянул об альтернативности, исчезло даже «может, кто сам захочет». Вот почему Пленум единодушно проголосовал за закон, напоминавший испорченную гильотину.

— Какова была последовательность событий: сначала проголосовали за новый избирательный закон, а потом учинили сговор?