Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов

— Смотри, — осклабился трубач, — выходит, этот киевский Мунчик — птица на манер нашего Мишки Япончика…

— Попрощались мы, вышли на улицу, — продолжал Ротарев, — а там уже дожидался какой-то кустарь-ландринщик. Не терпелось ему завладеть нашим добром. Привел он настоящего мыловара, сторговались мы с ним — и баста. Возрадовались бесконечно, потому уже повсюду мерещился нам энтот чернявенький Мунчик. На остаток сахару — а его было целых три пуда — закупили со взводным все, что наметили…

— А что вы там еще накупили? — с нескрываемой ревностью спросил Кикоть. Ради того сахара и он потрудился немало. Таскал дрова для завода.

— Окромя мыла мы привезли кое-что поинтереснее… — загадочно продолжал уралец.

— За маклерство, наверное, отхватили себе по паре хромовых сапог? — неуверенно сказал Скавриди.

— Отхватили мы со взводным не по одной паре, а полный мешок обуви. И обувь эта особенная — сафьяновые чувячки. Казачата нашей “татарской сотни” шибко уважают сафьян. Окромя этого сто ученических досок привезли. С трудом напали на них. Излазили все базары, а нашли только в Святошино. Насчет энтой штуковины был нам особо строгий наказ Мостового. А сейчас через энто самое мне мои хлопцы, думаю, и тебе, Храмков, твои, и тебе, Кикоть, уши прожужжали. Во время переходов сидит энто в седле какой-нибудь будущий Пушкин, рисует грифелем на доске и все бубнит: Пе, и — пи, ше, у — шу… пишу…

Слушатели в ответ на сетования Ротарева дружно рассмеялись. Прерывая общий смех, Ратов задумчиво сказал, взглянув на сотника-уральца:

— А видать, Хрисанф Кузьмич, твой землячок не простой, а особенный тип. Не зря поперли его из корпуса. Давно по нему решетки скучают.

И действительно, вскоре Горский оказался в одной шайке с налетчиками и ворами и вместе с ними был расстрелян по приговору советского суда»[119].

Жизнь Советской Украины постепенно налаживалась…

На Кавказе в 1920 году задачу установления советской власти красное командование поручило 11-й армии. В январе — марте 1920 года войска 11-й армии принимали участие в Северо-Кавказской операции и заняли район Ставрополя, центральную и восточную части Северного Кавказа.

В конце апреля 1920 года 11-я армия совместно с Каспийской флотилией провела молниеносную Бакинскую операцию, в результате которой в Азербайджане была установлена советская власть. В конце ноября 1920 года 11-я армия начала Эриванскую операцию, в ходе которой советская власть была установлена в Армении, в феврале — марте 1921 года — в Грузии.

Характерным признаком наступательных операций красных на Кавказе было широкое использование, скажем так, финансовых возможностей перед началом наступления.

Хаджи-Мурат Мугуев, сотрудник политотдела 11-й армии так описал спецпоручение, которое он выполнял в тылу у белых, на Кизлярщине. Его послали к действовавшим там красным партизанам, чтобы снабдить их деньгами:

«Из камышовых трущоб (река Терек у Кизляра. — Авт.) и зарослей появляются люди. Они с жадным любопытством окружают землянку, в которой нас разместили, теснятся у входа, заглядывают в нее. Среди них несколько женщин, некоторые с грудными детьми. Это жены красноармейцев, бежавшие сюда вместе с мужьями от карательных экспедиций врага.

Камышане ходят вокруг землянки, взволнованно обсуждают появление “комиссара” из Астрахани. Им кажется, что следом за мною идет вся 11-я армия и их мытарствам и мучениям пришел конец. Им хочется расспросить, разузнать, поговорить обо всем, что так волнует. Каждый из них желает что-то лично сказать мне, пожаловаться на трудности, рассказать о зверствах белогвардейцев. Людей появляется все больше.

Это не очень мне нравится. Кто знает, может, среди сотен камышан есть и осведомители противника, специально засланные сюда контрразведкой.

Я прошу Сибиряка (это один из руководителей камышан) дать мне отдохнуть. Не хочется, чтобы вся эта масса видела меня. Ведь впереди еще сложный и опасный путь по тылам неприятеля.

— Расходись, товарищи, по своим шалашам и землянкам! — командует Сибиряк, выходя к собравшейся толпе. — Дайте же отдохнуть человеку — шутка, что ли, с самой Астрахани пешком шел. Отдохнет, сколь надо, и выйдет.

— Ушли, — говорит, возвращаясь, Сибиряк. — А может, вы бы правда соснули?

В землянку входят двое. Один из них худой, чуть сутулый человек с интеллигентным лицом. На глазах очки.

Другой — коренастый здоровяк с перевязанной головой. Они кланяются и молча жмут нам руки.

— Это вот Сосин Анатолий, наш главковерх, — чуть улыбается Сибиряк, кивая на человека в очках. — А это комиссар Донсков, может, слыхали? — указывает он на второго.

— Слышал и даже привез ему кое-что, — отвечаю я.

— От Кирова? — спрашивает Донсков.

Киваю головой и говорю три простых, как бы ничего не значащих слова:

— Новости, инструкции, советы.

Донсков возбужден. Из-под его бинтов сверкают оживившиеся глаза…

Донсков смеется и садится возле меня. Мы переходим к деловой беседе, из которой я узнаю, что камышан здесь всего триста семьдесят один человек. Из них бойцов двести восемнадцать. Остальные раненые, больные и ослабевшие от малярии, тифа и голода, а также женщины и дети. В отряде сто двадцать четыре винтовки, три ручных пулемета, один исправный “максим” и один сломанный кольт. Гранат тридцать восемь и патронов на весь отряд пять с половиной тысяч штук.

— Вот весь арсенал, — заключает Донсков. — Курева, конечно, нет. Очень от этого страдает народ. И хлеба маловато. Кое-как питаемся, спасибо — крестьяне помогают. Когда что отобьем, тогда и сыты, а то живем впроголодь. Главное, хлеба мало, мясо иногда бывает, опять же ловим рыбу, бьем птицу, даже цаплю — и ту не милуем, если попадается. А самое важное для нас, товарищ дорогой, это деньги. Я уж дважды писал товарищу Кирову, чтобы побольше николаевских денег прислал, мы на них все что угодно купим: и хлеба, и патронов, и мяса.

— Ведь Сергей Мироныч прислал вам недавно триста тысяч, — говорю я.

— Совершенно правильно. Прислал. Этим мы вот сейчас и сыты. Только еще надо, ведь деньги эти текут, ровно как Терек. Всего надо, и за все деньги, и народу много, — говорит Донсков, разводя руками.

— Реввоенсовет посылает вам еще такую же сумму. На днях получите.

— Вот спасибо. Тогда заживем, — в один голос отзываются мои собеседники.

Сидим и разговариваем часа три. Наконец я чувствую, что окончательно устал. Глаза слипаются, мучает зевота.

— Спи, товарищ, отдыхай, а мы пойдем к камышанам, передадим привет от красной Астрахани, — говорит Сибиряк»[120].