Тайна моего отражения - Татьяна Гармаш-Роффе

Я схватила фен и стала сушить голову. Я вообще эту штуку не люблю, от нее портятся волосы, но я торопилась. С грехом пополам одевшись, я даже не стала краситься, соблюдая на сей раз заветы доктора, уже и так много раз мною нарушенные.

До моей прежней квартиры было всего несколько станций метро, минут двадцать в общей сложности. Сердце мое билось в предчувствии чего-то важного, казалось, что вот сейчас, с получением этого подарка от Игоря, я все сумею понять, все увидеть с логичной ясностью – все события, которые происходили и происходят вокруг меня. Интересно, кто привез мне компьютер? Знаю ли я этого человека? Вообще-то странно, что у него не было моего адреса… Хотя нет, почему странно? Разумно, Игорь дал ему мой телефон, а уж где встретиться, я бы решила сама. Но человек этот не дозвонился и попросил мой адрес… Хотя стоп: Кати не говорила мне, что были звонки! Но он мог ее и не застать – она проводит немало времени в больнице. А на автоответчике он не захотел оставлять послание… Непонятно, впрочем, почему, у него все-таки было поручение… Да нет, все наоборот: я же переехала, и Игорь, не зная моего нового телефона, направил своего посыльного к Владимиру Петровичу, в надежде, что тому известны мои новые координаты!

Да какая, собственно, разница! Главное, что Игорь объявился! И в компьютере наверняка письмо от него! Может быть, Игорь мне даже написал, что он сумеет приехать в Париж, как собирался, и тогда мне не придется ехать с Джонатаном в Москву… Игорь мне все сумеет объяснить, я уверена. И все станет на свои места, и этот кошмар наконец закончится! Я, кстати, могу познакомить его с Джонатаном… Хотя нет, зачем? Вовсе ни к чему их знакомить!

«Стоп», – сказала я себе. Еще неизвестно, есть ли в компьютере письмо от Игоря, а я уже пытаюсь решить, знакомить ли его с Джонатаном! До чего же глупо человеческое воображение устроено, скажу я вам…

Подходя к своему прежнему дому, я заметила необыкновенное оживление. На нашу улицу набилась куча народу. Протиснувшись, я увидела машины полиции и «Скорой помощи». Недоброе предчувствие кольнуло грудь, и я ринулась к подъезду.

У двери я была вынуждена отступить. По лестнице два санитара спускали носилки, на которых лежало тело, укрытое с головой.

С головой – значит, мертвое, промелькнуло в сознании.

– Кто это? – крикнула я.

Мне не ответили, только один из санитаров молча посмотрел на меня.

Пропустив их, я рванула к лифту, нажала непослушным пальцем кнопку третьего этажа. Только не это, молила я, только не это! Как же мне не хотелось, чтобы лифт приехал на третий этаж, чтобы его двери раскрылись передо мной и моим глазам предстало то страшное зрелище, которое рисовало мне мое воспаленное воображение!..

…Но, к моему бесконечному ужасу, зрелище было именно таким, как мне и представлялось: дверь моей прежней квартиры была распахнута настежь, и в ее просвете роились черные полицейские мундиры.

Негнущимися ногами ступила я из лифта, глядя остолбенело на эту картину. На меня никто не обратил внимания, и на мгновение мне показалось, что я все это вижу во сне.

Я бессильно привалилась к распахнутой двери.

Это был не сон.

На полу я увидела нарисованный белый контур недавно лежавшего тут тела, и большая, темно-красная кровавая лужа в его центре казалась неправдоподобной, ненастоящей, бутафорской…

Но дурно мне сделалось по-настоящему. Я качнулась, схватилась за дверь руками и зажмурилась.

– Вам плохо? – услышала я чей-то голос.

Открыть глаза было выше моих сил. Я цеплялась за дверь, боясь упасть. И вдруг мои руки ощутили занозистую, вывороченную древесину. Я чуть-чуть приоткрыла глаза. Дерево оказалось вспучено множественными пробоинами.

В голове зазвенело, однотонно и бессмысленно, как будто через помехи прорывалась какая-то мысль, а мое подсознание ее глушило, как глушили раньше «вражеское» радио.

– Девушка, вам плохо? Вам помочь?

Повернулась на голос. Один из полицейских смотрел на меня обеспокоенно.

– Что с Кати? – схватила я его за рукав.

– Вы кто?

– Я мать ее подруги… То есть я дочь… Нет, я подруга ее дочери! – выкрикнула я наконец. Мысли путались в моей голове до обморока.

– Обратитесь вон к тому господину.

Господином оказался комиссар Гренье. Увидев меня, он оторвался от рассматривания какого-то предмета и выпрямился. Я бросилась к нему и, долетев до его широкой груди, припала щекой к шерстяной ткани его серого костюма. «Сейчас расплачусь», – подумала я.

Но я не расплакалась.

Я упала в обморок.

…Я обнаружила себя на диване в своей прежней студии. Комната опустела, в ней остались только комиссар Гренье и врач.

– Ну вот и отлично, – сказал последний, увидев, что я открыла глаза. – Как вы себя чувствуете, мадемуазель?

– Ничего… Все в порядке.

Врач склонился надо мной, щупая пульс. Удовлетворенно кивнул и произнес:

– Вам бы хорошо чашечку кофе.

– Я сделаю, – села я на диване. Голова кружилась, но в остальном все было сносно.

– Я вам приготовлю, – вызвался комиссар. – Ей больше ничего не грозит? – обратился он к врачу.

– Думаю, что нет. Это был просто легкий обморок на почве нервного потрясения.

– Тогда вы можете быть свободны.

Доктор стал одеваться, а комиссар отправился на кухню. Я предпочла лечь обратно.

– Полежите, – кивнул врач, – вам стоит полежать еще полчасика хотя бы. Кофе сделайте сладким!

– Я всегда пью сладкий…

– Тем лучше.

С этими словами он покинул мою бывшую квартиру.

Комиссар пришел с сахарницей, снял с тумбочки у дивана телевизор, поставил его на пол, водрузил на его место сахарницу, снова ушел на кухню и вернулся с двумя чашками кофе, которые пристроил рядом с сахарницей на пыльной тумбочке. Усевшись на стул, он посмотрел на меня.

– Ты как?

– Нормально.

– С тобой можно говорить? Ты в обморок не грохнешься снова?

– Постараюсь, – криво-слабо улыбнулась я.

– Ты поняла, что случилось?

– Догадываюсь…

Мне захотелось погрузиться обратно в обморок, в небытие. Как Шерил. Молчи, не говори ничего, комиссар Гренье!

Но он сказал. Слова упали, как нож, мягко войдя в серое вещество мозга:

– Кати убили.

Я прикрыла глаза. Комиссар ждал, пока я слажу с эмоциями.

– Как? – тихо спросила я, не размыкая век.

– Расстреляли через дверь.

Я натянула плед на лицо. Сделалось темно и тепло. Плед пах пылью.