Деревенский бунт - Анатолий Байбородин

Головня мел языком, что помелом, коим загребают угли в русской печи, а Филя, страдая от табачного чада, с натугой одолел кружку жёлтого пойла, и теперь солово глядел на балабона, то истомленно облокачиваясь на высокую стойку, то застояло переминаясь с ноги на ногу, то болезненно и пугливо озирая сумрак, из которого лихорадочными пятнами вылуплялись желтоватые опухшие лица. Вскоре Головня надыбал столик, где можно сидеть, и, победно глядя на Филю, завёл долгую пластинку – сел на уши, как он выражался.

– Ну чо, брателло, как там наша деревушка поживает?

– В деревне красота… – с грустью вздохнул Филя. – Утром на речку выйдешь – туман, а на заре такой… сиреневый…

Головня, уцепившись за слово, на блатной лад расхлябанным, хриплым голосом пропел, подыгрывая на воображаемой гитаре:

– …а из тумана видны купола Ильинской церкви. Помнишь?..

– Помню, а как же, я туда девок водил…

Филя поморщился.

– На танцы! Там же раньше клуб был…Танцы, шманцы, обниманцы…

– Года два как под церковь отдали, и батюшка прикочевал; у богачей деньгами разжился, доски привёз, песок, цемент, строителей нанял. И деревенские помогают, мусор расчищают, перегородки убирают, красят, белят. И я летом вкалывал… Крест поставили на большой купол… временный крест. Колокола батюшка заказал, а пока в рынды звоним, когда молебен…

– Не люблю я попов, в натуре, одной рукой крест кладут, другой под брюхо гребут. Видал я их, пузанов долгогривых, на шикарных тачках катаются; помолятся – и гаси свет, а там кто-кого догонит…

– Кого ты мелешь?! – Филя, смирный-смирный, разгневался, глядя зло на богохула. – Ты вроде жидов-большевиков; те, безбожники, вот так же духовенство хаяли и народ сомущали… Вранье всё!.. Где ты видел таких батюшек?! Я лично не видел… Наш батюшка – трудяга… А церковь красивая была, бабушка поминала, белоснежная, купола и кресты издалека видать, когда к деревне подъезжаешь, – церковь же на горе стояла, ну и сейчас стоит, к поскотине подъезжаешь – церковь, словно белая лебедь, плывёт по синему небу…

– Поэ-эт… – Головня глянул на Филю как на придурка, усмехнулся: – Два поэта, и вот эта… – Головня похабно щёлкнул пальцем.

– …а вокруг высоченные кедры, листвени… В воскресенье утром – звон, далеко слыхать.

– Ты что, боговерущий?

– Верю.

– И молитвы читаешь?

– Читаю… утром и на сон грядущий.

– А я одну молитву с малолетки вызубрил: Господи, помози в чужую клеть вползти, нагрести да вынести… Не верю я, в натуре… Евреи замутили, а наши богачи да правители подхватили: церквей настроили, попов подрядили, чтоб нищеброды за баланду на богачей пахали, и не рыпались…. Да ловко так: мы пожируем на земле, а вы – на небеси… Короче, на том свете. А света нету, в натуре…

Филя на своей шкуре изведал: толковать о Боге с тем, кто на самолёте летал и… Боженьку на облаке не видал, всё одно, что воду в ступе толочь; да и рече Господь: не мечите бисер перед свиньями; и Филя увёл беседу подальше от святого и сокровенного.

* * *

– Ты, Головня, когда в последний раз в деревне был?

Головня вдруг печально вздохнул:

– Эх, давненько я в деревне не был… Красота, говоришь?

– В деревне-то?.. Красота. У отца изба на высоком берегу, а за речкой – тайга…

– Да-а… хорошо в деревне летом, пахнет сеном и назьмом. Выйдешь в поле погулять, далеко-о тебя видать… Как народишко, в натуре, поживает?

– Да-а, народ-то разъезжается. Колхоз на ладан дышит. Ворьё да жульё последнюю технику растащат. Погреют руки…

– А тебя жаба давит?.. Умеют мужики жить… Рыбку-то ловите?

– Ло-овим… – Взгляд Фили ожил, азартно заиграл. – Я нынче летом и кораблик по речке таскал, и в нахлёст рыбачил. Бывало, дюжину ленков и харюзей зауживал. За одну зорьку…

– Эх, золотую бы заудить рыбку…

– Золотую рыбку прохиндеи ловят… в мутной воде.

– Эх, ты, Филя, Филя… простофиля… Красота, говоришь, в деревне?..

– Красота: лес, река, заречные луга – приволье, не то что в городе…

– Да, ежели грамотно, по понятиям, дак можно у речки и дурбазу открыть…

– Турбазу?..

– Дурбазу… для дураков и дур… И без шухера, без кипиши[107] можно такое бабло грести!.. А вы, Филя, в натуре, навоз гребёте. А можно – бабки, какие и не снились тебе. Хотя… можно и навозом торговать, дачники с руками оторвут. Бабло под ногами валяется, а вам, бакланам, лень нагнуться. Балабоны, фраера… В деревне же озолотиться можно… У меня подруга ветеринаром в совхозе пашет… здесь, под городом… в натуре, полгода зарплату не платили, посулами кормили; а потом директор базарит: «А может, мы, Людмила Бруновна, рассчитаемся с вами бартером: навозом – машин пять…» А куда она попрёт с навозом?!.. О житуху, в натуре!.. Да-а… Красота, говоришь, в деревне?

– Красота…

– Лет пятнадцать, однако, не был. Отвык… Можно, в натуре, и в деревню махнуть. Землю бы дали – без базара. Хату бы срубил двухэтажную, с тёплым сортиром. Свиней бы развёл. Жить можно… Алкашей да бичей нанял бы… за бутылку: мужики же – чмо… В натуре, с умом-то ежели, можно развернуться… по-всякому. Какой базар?! Был бы, Филя, бубен на плечах… Но мне и в городе лафа – я же, Филя, в торговлю подался. Да… По железной дороге груза сопровождаю. Винцо, водочку…

– И здорово заколачиваешь?

– Не жалуюсь, Филя. На жизнь хватает…

– И сколько?

– Сколь есть, всё моё. Так от… Бывало, на станции заторчим, вечерком да ночью торганёшь с накруткой, вот тебе и мани на кармане. Какой базар?! Выхлоп… бывало, за день столь наваривал, сколь колхозник в год не заробит. Умей жить, Филя…

– Это же спекуляция.

– Нет, Филя, – бизнес, по-нонешни… Хочешь жить – умей вертеться; не обманёшь – не проживёшь…

– Продавцом работаешь?

– Продавцом не продавцом, а вроде того… К одной тётке подкатил журналюга вроде тебя, интервью брать. Ну, берёт, спрашивает: «Как живёте?» – «Браво живём… Я – на пенсии; сын ночью замки проверяет, утром добро считает, ну, вроде кладовщиком работает; а дочь утром приходит, бельё стирает, деньги считает, ну, вроде кассиром работает…» Да-а, Филя, времячко, весёлое преет: потащили наш колхоз, кто за гриву, кто за хвост. Все будут торговать и друг друга надувать. Нам бы, Филя, в натуре, скоробчить, не упустить… Время такое…

– Продажное…