Спецназовец. Точка дислокации - Андрей Воронин

— Девять, — поправил Якушев. — С тем, что приехал на «КамАЗе», получается девять.

— Тем более, — сказал Баклан. — Да еще неизвестно чем. Обоймы-то у обоих целехоньки! Да хоть бы и нет, все равно пули в трупах не из тех стволов…

Юрий вздохнул, прикидывая, как бы помягче сформулировать ответ.

— Все-таки хорошо ты стреляешь, — сказал он. — Никто, считай, и пикнуть не успел.

Баклан насторожился, хотя обычно переключить его с одной темы на другую было ненамного сложнее, чем трехлетнего ребенка.

— Стреляю я хорошо, — напряженным тоном повторил он. — А что плохо?..

— Реже смотри телевизор, — посоветовал Якушев. — Особенно когда там показывают детективы. Пули у него не те… Вот же чудак-человек! Определить, те пули или не те, может только баллистическая экспертиза. Экспертизу должен назначить следователь прокуратуры. А ему это надо? Ты же сам слышал: Кулик у себя в городе был уважаемым человеком, самым крупным бизнесменом, с мэром за руку здоровался, на рыбалку ездил… Ты думаешь, мэр не в курсе, что у него за бизнес? Да они все тут повязаны сверху донизу! Сидят и трясутся: а ну как Юрия нашего Григорьевича за жабры возьмут? Все ведь сядем, потому что молчать никто не станет. Наоборот, все начнут друг друга топить, себя выгораживать…

— Ну? — спросил Баклан.

— До сих пор не понял? Да ты им такой подарок сделал, что впору памятник тебе ставить! Нет Кулика с его бандой, и слава богу. А кто его завалил, за что и чем — дело десятое. Есть два погибших при исполнении мента — отлично! Наградить героев посмертно, назвать их именами какие-нибудь переулки подальше от центра, семьям — материальную помощь, пенсию, похороны за счет городского бюджета… А могли они вдвоем со всей бандой управиться или не могли, никого не волнует. Местные власти не заинтересованы в том, чтобы кто-то копал это дело чересчур глубоко — а вдруг ненароком выкопают что-нибудь не то? Поэтому все факты, которые не укладываются в картину геройского подвига наших гаишников, просто не попадут в протокол. А если попадут, очень скоро будут оттуда изъяты. Все вещественные доказательства потеряются, и в итоге окажется, что менты битый час вели неравный бой, истекая кровью. Сначала перестреляли всю банду, а потом скончались до приезда «скорой»…

— И откуда ты такой умный? — язвительно осведомился впечатленный его речью Баклан. — И гдэ такой умный дэлают, дорогой, скажи, пожалюйста, э?

— На истфаке МГУ, — не удержавшись, зачем-то брякнул Юрий.

— Ва-а-ай! — продолжая дурачиться, изумился Баклан. — Правду говоришь, э? Я думал, как у нас, на Кавказе, — малчик, дэвочка, шпили-вили, живот вырастает — во-о-от такой, слушай! Погоди, — неожиданно перебил он себя уже совсем другим тоном, — где, ты сказал?!

— В Караганде, — буркнул Якушев, коря себя за длинный язык.

Ничего зазорного в том, что учился на историческом факультете, он не видел. Плохо было другое: Баклан слышал об этом впервые и теперь мог заподозрить его в злонамеренной скрытности. Тот, кто скрыл от товарищей свое прошлое, может скрывать и что-то еще, в том числе и предательство…

Судя по тому, как помрачнел и притих Баклан, Юрию удалось довольно точно угадать его мысли. Впрочем, Баклан оставался Бакланом: он жил в черно-белом мире, четко делил людей на своих и чужих и думал, наверное, что у человека, совершившего предательство, на лбу моментально вырастают рога, а то и что-нибудь похуже.

— Так ты у нас, выходит, ученый, — хмыкнул он, вынырнув из пучины мрачных раздумий, которая в его случае вряд ли была намного глубже чайного блюдца. — Ученый — за что-то там кручёный… А скажите, профессор, кто, по-вашему, все время на нас стучит?

Впереди показалась серебристая «Лада», которая, сиротливо стоя на обочине, размеренно моргала включенной аварийной сигнализацией. Баклан не поленился выставить на положенном расстоянии от нее знак аварийной остановки — красный равносторонний прямоугольник из светоотражающего пластика. Якушев остановил машину в метре от него и повернулся к Баклану.

— Этого я тебе не скажу, — произнес он, — но могу дать дельный совет. На твоем месте, птица, я бы в дальнейшем воздержался от разговоров на эту тему.

— А на своем? — агрессивно спросил задетый снисходительным, как ему показалось, тоном Спеца Баклан.

— И на своем тоже, — сказал Юрий. — Потому что возможны всего два варианта: либо никакого стукача нет вообще, и тогда, высказывая вслух какие-то свои подозрения, мы рискуем оказаться в очень неловкой ситуации…

— Либо?..

— Либо это кто-то из нас. Кто угодно — ты, я, Логинов, Ти-Рекс, Жук или этот наш олигарх, месье Шапошников.

— Че-го?! — вполне предсказуемо взвился Баклан. — Данилыч?! Да он… Да это просто не он! Он не мог!..

— А кто мог? Перечислить кандидатуры еще раз или ты их и так помнишь? Ну, кто? Все течет, птица, все изменяется, и нельзя дважды вступить в одну и ту же реку. Это сказал древний философ, и он…

— Забыл, что у человека две ноги, — закончил за него Баклан.

Юрий покачал головой. Из Лугового порой неожиданно для всех, в том числе и для него самого, выскакивали фразы, которым в его голове просто неоткуда было взяться. Придумать их самостоятельно он не мог, и прочесть где-то не мог тоже по той простой причине, что принципиально не читал ничего, кроме инструкций к бытовым приборам, — даже газет, и тех не читал. Последнее, впрочем, было вполне простительно и даже похвально: Якушев тоже давно забросил это губительное для нервной системы и способствующее разжижению мозга занятие. Удовольствия от него не получишь, а правдивой, объективной информации в газетах столько же, сколько и в фантастическом романе о полете к далеким мирам.

— Не спеши с выводами и держи язык за зубами, — посоветовал Юрий. — Это как в американской юриспруденции: все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.

— Да пошел ты! — огрызнулся Баклан. — С чего, собственно, я должен тебе доверять?

— Вот то-то и оно, — сказал Якушев. — Я ж тебе, чудак, об этом и толкую!

Бормоча ругательства, Баклан выбрался наружу и зашагал к своей машине. Он сел за руль и запустил двигатель. Юрий посигналил; Баклан высунулся в окошко, оглянулся, хлопнул себя по лбу, снова вылез из машины и трусцой побежал забирать забытый знак аварийной остановки. Дверцу он оставил открытой, и было слышно, что в салоне уже на всю катушку играет музыка. «Земля, небо. Между землей и небом война…» — пел Виктор Цой.

Баклан забросил знак в багажник, плюхнулся за руль и захлопнул дверцу. Песня, однако, не прервалась. «И где бы ты ни был, чтоб ты ни делал, между землей и небом — война», — как из запечатанного подвала, глухо доносилось из глубин памяти. «Может быть, все дело как раз в этом, — подумал Юрий, вслед за Бакланом трогаясь с места. — Может, с этой войны нельзя ни дезертировать, ни быть демобилизованным, и именно поэтому никак не удается зашвырнуть оружие достаточно далеко — так, чтобы оно уже не вернулось и само собой не запрыгнуло в руки…»