Дневник посла Додда - Уильям Додд

– Германские университеты на краю катастрофы. Половина профессоров немедленно эмигрировала бы в Соединенные Штаты, если бы они нашли себе там применение.

Я испытывал глубокое сочувствие к ней и к ее мужу, одному из крупнейших в Европе специалистов в своей области. Подобные разговоры бывают у нас в доме чуть ли не каждую неделю.

Суббота, 6 октября. Газеты сообщают о том, что возникла опасность установления фашистского режима в Испании. Если это случится, мне до слез жаль моего друга, испанского посла. Он подлинный демократ, очень умный и эрудированный человек. Если в Испании восторжествует фашизм, вся его жизнь будет отравлена. Но Европа совсем обезумела: невозможно предвидеть, что нас ждет впереди.

Все утро я читал бесконечные документы и доклады о положении в Германии. Во всякий другой период новейшей германской истории я решил бы, что назревает революция, но подобные признаки теряют смысл, когда все нити управления страной находятся в руках одного человека, а человек этот – маньяк, одержимый одной навязчивой идеей. Он считает, что некий бог призвал его спасти Германию, и ни один германский ученый или государственный деятель не смеет сказать ни слова против него. Вчера я получил сообщение: два брата, молодые эсэсовцы, были недовольны жестокой муштрой, которой их подвергли; они в очень мягкой форме высказались против самовластия Гитлера и отказались пойти на какое-то партийное собрание. Одного из них схватили на улице, убили, а труп сожгли. Через два дня пепел был передан в пакете его брату, оставшемуся в живых. Сообщение, о котором идет речь, не проверено, но оно совпадает со столькими другими фактами беспощадной жестокости, что я не могу не поверить этому. Цель подобных действий – держать в страхе всех немцев, чтобы они беспрекословно подчинялись любому приказу.

Воскресенье, 7 октября. Сегодня я весь день писал доклад, с которым мне предстоит выступить в Вашингтоне 28 или 29 декабря перед Американской исторической ассоциацией. Прежние доклады президента Ассоциации обычно бывали посвящены тому, «как нужно писать исторические работы» или «что является истинной областью истории». Мне кажется, подобные темы уже давно стали избитыми, и я должен вместо этого сказать нечто, имеющее реальную ценность для исторической науки. Я буду говорить о происхождении и развитии негритянского рабства на Юге Америки, озаглавив свой доклад так: «Первый социальный порядок в Соединенных Штатах». Поскольку времени осталось мало, и к тому же я очень занят в посольстве, мне приходится напряженно работать.

Понедельник, 8 октября. Сегодня день рождения Марты. Ее друзья и знакомые были приглашены к десяти часам вечера, а это довольно позднее время для развлечений и танцев. Пришло немало приятных людей; многие из них были очень встревожены, например молодой Штреземан, талантливый юноша, сын бывшего канцлера Густава Штреземана. Его мать – еврейка, а покойный отец открыто осужден нацистскими главарями. Молодой Штреземан лишен официального положения, и ему нелегко найти себе место юриста из-за происхождения его матери. Вечер прошел очень мило, если не считать того, что многие гости, как это принято среди дипломатов и среди немцев, засиделись далеко за полночь, а я в это время обычно ложусь спать.

Вторник, 9 октября. Сегодня ко мне зашел испанский посол Луис Сулуэта, мой единственный настоящий друг из всего дипломатического корпуса, чтобы сообщить, что он подал в отставку и уезжает в Мадрид, где вернется к своей деятельности профессора философии. Он сказал, что новое испанское правительство представляет собой сочетание фашистской диктатуры и католической реакции, что оно пользуется поддержкой Муссолини и римского папы, а он не может служить автократическому режиму. Я ни на минуту не усомнился в правдивости его слов. Вот уже несколько недель с его несчастной родины поступают столь печальные известия, что я отлично понимаю его положение. Боюсь, как бы его преемник не оказался фашистом, с которым я смогу поддерживать лишь сугубо официальные отношения. Мне очень жаль терять единственного друга в Берлине.

В семь часов ко мне домой пришел Эхснер из агентства Юнайтед Пресс и сообщил, что несколько часов назад в Марселе убит король Югославии. Французский министр иностранных дел Барту, который находился в машине вместе с королем, ранен9. Это тяжелый удар, тем более что визит короля имел целью создать коалицию Франции, Италии и Югославии против Германии и Польши. В половине восьмого мне сообщили, что Барту умирает. Эти убийства при общей напряженности положения могут вызвать международный конфликт.

В половине девятого мы в вечерних костюмах поехали на обед к египетскому посланнику, очень состоятельному человеку. Работы у него здесь не особенно много, зато он любит выставлять напоказ свое богатство. По всему дому нам встречались слуги в ливреях, столовая поражала своими размерами. Присутствовало около сорока гостей, все разодетые; выпяченные груди увешаны всякими почетными знаками и медалями, женщины сильно декольтированные, в дорогих бриллиантах, с маникюром и ярко накрашенными губами. Подобная роскошь, пышность и наряды выглядят безвкусно, особенно когда дело касается представителей стран, которые не намерены платить свои долги.

За столом разговаривали мало, так как общество было слишком многочисленно. После обеда зашла речь об ужасном событии, которое произошло сегодня в Марселе, и один немецкий генерал заявил, что виной всему – беспечность французской полиции. Но, как мне кажется, полиция была не так уж беспечна. Одна немецкая баронесса спросила у генерала, действительно ли война неизбежна. Она сказала, что у нее трое сыновей, которых призовут в армию. Генерал ответил отрицательно, но, когда я пересказал ему разговор о войне, который мне довелось выслушать, не называя, правда, имени доктора Шахта, он согласился, что воинственный дух очень силен в Германии. Баронесса сразу переменила тон и теперь уже, казалось, была не прочь, чтобы ее сыновья отправились воевать против Франции. Сэр Эрик Фиппе и его супруга подошли к нам около одиннадцати часов ночи и сказали, что хотели бы уехать, но, соблюдая старшинство, мы должны откланяться первыми – таковы глупые условности. Вскоре мы распрощались и в одиннадцать были уже дома.

Среда, 10 октября. Приходил наш новый генеральный консул Дуглас Дженкинс. Он приехал из Китая и получил должность, которую три года занимал Мессерсмит. Родом Дженкинс из Южной Каролины, но взгляды у него отнюдь не узкие и не провинциальные. На дипломатической службе он состоит около двадцати лет. Он неплохо знает немецкий язык и, я думаю, в самом скором времени будет хорошо справляться со своими обязанностями.

Четверг, 11 октября. В полдень я поехал к заместителю министра Бюлову. 9 октября была получена телеграмма из Вашингтона, в которой мне предлагается самым решительным образом потребовать, чтобы Германия прекратила дискриминацию по отношению к своим американским кредиторам. Я уже много раз заявлял протесты по этому поводу, но без всякого успеха. Германия согласилась уплатить лишь около 60 процентов от суммы в 2 миллиона долларов, которая составляет проценты с долгов, подлежащие уплате 15 октября. Вашингтон снова выразил недовольство и предложил мне потребовать больше. Вчера в министерстве иностранных дел никто не смог принять меня, и сегодня я не надеюсь на успех.