Палач. Костер правосудия - Андреа Жапп

В этот момент Ардуин ощутил, что снова оказался на твердой почве. Его жизнь зависела от того, что он был не в состоянии уяснить, от того, что предшествовало этой фразе. Впрочем, какая разница… Мэтр Правосудие ограничился лишь кратким замечанием:

– Да, разумеется.

– Всего лишь наименьшая из любезностей. Итак, возвращаясь к Ножану, уважаемый мэтр Высокое Правосудие…

Его слова были прерваны новым стуком в дверь. Помощник бальи бросил страдающим тоном:

– Ну, что там еще?

В кабинет нерешительно вошел секретарь, покраснев и опустив глаза под нелюбезным взглядом Арно де Тизана.

– Э… мессир… гонец из Ножан-ле-Ротру. Семья Мари де Сальвен сердечно благодарит за то, что доставили ей такое утешение.

Лицо помощника бальи осветилось самой искренней улыбкой, с которой он и отпустил юного секретаря.

Ардуин вдруг ощутил, что скользит к озеру с черной водой, теплой и приятной. Ножан, Мари. Ласка, дыхание… С ним только что говорила сама судьба. Он с трудом удержался от слез, которые выступили у него на глазах.

– Итак, мэтр Высокое Правосудие? – настойчиво повторил помощник бальи, не подозревая о восхительной буре, которая сейчас царствовала в разуме его палача.

– Предоставьте мне два дня, чтобы уладить неотложные дела.

– Охотно. До скорой встречи, мой друг.

«Друг, как бы не так! Ты мне не друг и никогда им не станешь», – подумал Ардуин, поднимаясь на ноги.

Окрестности Ножан-ле-Ротру,

октябрь 1305 года

Накануне баронесса-мать Беатрис де Вигонрен нарочито хлопотливо принимала у себя своего зятя, Эсташа де Маленье. Тем не менее она никогда не испытывала ни дружеских чувств, ни уважения к тому, кого в своем ближайшем окружении называла не иначе как «мягкотелая улитка». В самом деле, мессир де Маленье носил свое большое обрюзгшее тело так, будто в нем не было позвоночника. Но его выручала прекрасная судьба, которая, немотря на его непривлекательный внешний облик, постоянное ворчание и никуда не годные манеры за столом, наделила его благородным происхождением, а также доставшимся от предков цепким практичным умом, военной доблестью и древней кровью. Вот поэтому он и был принят в семью Вигонрен с распростертыми объятиями. Что же касается Агнес, то Беатрис из стыдливости или осторожности не задавала ей вопросов об истинных чувствах, которые та испытывает к своему супругу. Из тихих подавленных вздохов и украдкой брошенных страдальческих взглядов баронесса-мать сделала вывод, что ее любимая дочь предпочла страсти разум и долг, по примеру многих женщин ее положения.

Что бы там ни было, Эсташ был последним взрослым мужчиной в семье, и его приезд ранним утром стал облегчением для тещи. Конечно, Эсташ по-скотски спал до полудня, потом набивал себе брюхо, а затем снова спал. Целыми днями Беатрис была в нетерпении, ожидая благоприятного момента, чтобы побеседовать со своим зятем.

Когда они все вместе собрались за ужином, Эсташ не переставая сыпал анекдотами, всяким вздором, скучными историями, касающимися его путешествия и его парижских дел. Дамы же, урожденные Вигонрен, все время обменивались тяжелыми взглядами. Улыбалась одна Маот, пребывая в непрестанной радости от выздоровления маленького Гийома. После десерта – цукатов и сладкого вина с корицей – мадам Беатрис встала, давая понять, что трапеза окончена. Когда зять склонился в поклоне, прежде чем покинуть комнату, она вдруг воскликнула, как будто только что вспомнив:

– О! Мой дорогой сын! Понимаю, что вы и так утомлены важными делами, но все же я хотела бы дать вам прочесть письмо одного из моих арендаторов. Мне кажется, он считает меня глупой старухой и пытается что-то урвать… Черт возьми! Я его забыла на столике в прихожей. Прошу вас, пойдемте со мной. Обещаю, много времени это не займет.

Они вышли, оставив Агнес с Маот. Последняя была переполнена счастьем, что ее сын спасен, и не замечала холодности свояченицы. Маот в сотый раз заверила ее, что это Святая Дева умолила Бога-Отца не забирать мальчика к себе. Она даже удивилась, когда Агнес произнесла с вымученной улыбкой:

– В этом нет никакого сомнения, мы все так молились ей… А теперь прошу меня извинить, сестрица, я так устала, что у меня кружится голова.

– Конечно, моя душенька. Я такая эгоистка… Но я так счастлива!

– Я прекрасно вас понимаю и желаю вам доброй ночи, – ответила Агнес, целуя свояченицу, удивленную такой поспешностью.

* * *

Изумлено открыв рот и тяжело опершись на стоящий просреди прихожей столик из розового дерева, который едва не подламывался под его тяжестью, Эсташ де Маленье смотрел на тещу, которая только что поделилась с ним подозрениями, посетившими их с Агнес. Но мессир де Маленье обладал острым умом лишь тогда, когда речь шла о су или денье. Он лишь невнятно пробормотал:

– Что я такое слышу, дорогая матушка… отдаете ли вы себе отчет… наконец…

Усилием воли мадам де Вигонрен не позволила гневу овладеть собой. В самом деле, какая мягкотелая улитка! Франсуа – ее покойный супруг или Франсуа – старший сын, те бы мешкать не стали! Но, несмотря на это, она постаралась придать себе спокойный и любезный вид:

– Видишь ли, мой дорогой сын, я… мы подозреваем, что все несчастья, которые в последние годы обрушились на нашу семью, нанесены рукой какого-то чудовища.

Лишний раз подтверждая, что обладает не самым быстрым умом, Эсташ с таинственным видом прикрыл глаза и рискнул предположить:

– Может, это мстит кто-то из слуг?

– Ни в коем случае. Это кто-то из близких, из членов семьи, которому, как я вам уже говорила, все это на руку. Согласно его чудовищному замыслу, маленький Гийом тоже должен был умереть, несмотря на все наши усилия и все наши молитвы Всевышнему.

– Э… чудо?

С трудом удержав вертевшиеся на кончике языка слова «дурак несчастный», баронесса-мать резко оборвала его:

– Нет, всего лишь слишком маленькая порция яда. Я слишком стара и готова воссоединиться со своими дорогими усопшими родственниками. Но подумайте о своем сыне Этьене и о своей жене, моей дочери.

Огонек понимания наконец-то загорелся во взгляде Эсташа де Маленье. Он громко зачастил:

– Но, дорогая матушка, вы же не думаете, что наша дорогая Маот… Наконец…

– Именно в этом я становлюсь все более уверена. Кончина моего дорогого супруга сделала ее баронессой. Кончина моего сына, ее супруга, сделала ее вдовой – свободной и обладающей немалым наследством. Став совершеннолетним, ее сын унаследует титул и земли своего покойного отца.

Речь зашла о единственном предмете, которым Эсташ владел в совершенстве. Поэтому он со знанием дела возразил:

– Но в таком случае почему что-то должно угрожать моей жене и моему сыну? Ведь Маот не имеет права ни на титул, ни на наследственную долю имущества Гийома.