Тайная дипломатия Кремля - Леонид Млечин

Форму отменили в 1954 году по требованию министра обороны маршала Жукова, который считал, что на погоны имеют право только военные. Осталась только парадная форма для послов и посланников. Она существует и поныне…

«Литвинов был человеком скорее молчаливым, — писал Илья Оренбург. — Он сидел, слушал, порой усмехался — то с легкой иронией, то благодушно, изредка подавал реплику, но ничего в нем не было от угрюмого молчальника, он любил посмеяться. Есть унылые оптимисты, а Литвинов был человеком веселым, но зачастую, особенно к концу своей жизни, с весьма мрачными мыслями… У Максима Максимовича была вполне миролюбивая внешность: толстый, добродушный, хороший семьянин. Да и досуги его были заполнены невинными развлечениями — за границей, когда выпадали два-три свободных часа, шел в кино, глядел мелодраматические фильмы, «страсти-мордасти». Он любил хорошо покушать, и приятно было на него глядеть, когда он ел… Он любил жить…»

Был ли Литвинов на склоне жизни разочарован в том, что происходило в стране? Он предпочитал дома не говорить на политические темы. И все же однажды жена, которую он привез из Англии, задала ему этот вопрос. Он ответил так: «Знаешь, как бывает, ты влюбляешься в молодую и прекрасную девушку и живешь с ней. Но проходит время, и она становится злобной старухой. Но деваться некуда…»

Дочь Литвинова — Татьяна Максимовна — писала об отце:

«По его словам, они (ленинцы) шли на революцию как на благородный риск, готовые к гибели и неудаче. Одно, чего они не могли представить себе до конца, — это ее удачи, этой ее роковой удачи. При отце рассказывали анекдот о братьях Васильевых, которые будто бы сказали, что, если бы они могли предвидеть такой успех «Чапаева», они постарались бы сделать его лучше. Отец сказал: “Вот и мы так”».

Последние годы жизни Литвинова пришлись на пик злобной антисемитской кампании. Пожалуй, ему повезло, что он уже был в отставке. Главным обвиняемым на процессе по делу Еврейского антифашистского комитета стал другой заместитель министра иностранных дел — Соломон Абрамович Лозовский. Этот процесс начался через полгода после смерти Литвинова. Если бы Максим Максимович прожил еще немного, добрались бы и до него.

В феврале 1953 года был арестован Иван Майский, бывший посол в Англии и заместитель наркома иностранных дел. Из дипломатии его убрали еще в 1944 году. Куда его девать — решали Сталин и Молотов. Вождь спросил Вячеслава Михайловича, что именно написал Майский. Молотов пренебрежительно ответил: «Несколько незначительных работ по истории британского рабочего движения».

Ивана Майского определили в академический Институт истории. После ареста обвинили в том, что он считал западных лидеров друзьями СССР…

Профессор Владислав Павлович Смирнов рассказывал, как, придя однажды на исторический факультет МГУ, увидел, что в расписании зачеркнута фамилия академика Майского. Иван Михайлович еще и преподавал на истфаке. Смирнов спросил лаборантку, что произошло. Сделав страшные глаза, она сказала: «Тише! — И прошептала на ухо: — Взяли!»

Даже в своем предсмертном письме Литвинов пытался оправдаться перед Сталиным, доказать ему, что он не враг.

В декабре 1951 года у Литвинова случился третий инфаркт. Его интенсивно лечили. Но медицина оказалась бессильна. 31 декабря, в последний день уходящего года, он умер. Сразу же явились сотрудники Министерства госбезопасности, просмотрели все его документы и письма, отобрали то, что их заинтересовало, и унесли. 3 января 1952 года появился небольшой некролог в «Правде». На следующий день Максима Максимовича похоронили на Новодевичьем кладбище.

А как же рассказ Микояна о том, что Литвинова убили, инсценировав автомобильную катастрофу?

Сын Литвинова — Михаил Максимович — рассказывал мне, что он тоже слышал такую версию смерти отца, но, по его словам, это выдумка: «Отец последние месяцы лежал неподвижно — после инфаркта, рядом с ним неотлучно находилась медицинская сестра. Он умер в собственной постели в нашем присутствии: его жены, то есть моей матери, моем, моей жены…»

Значит, Микоян придумал историю с убийством?

Судя по всему, Литвинова действительно собирались уничтожить тем же способом, что и художественного руководителя Государственного еврейского театра, председателя Еврейского антифашистского комитета, народного артиста СССР Соломона Михайловича Михоэлса. Его предпочли не арестовать и судить, а зверски убили в январе 1948 года, во время его поездки в Минск. Потом сотрудники Министерства госбезопасности довольно неумело инсценировали наезд автомобиля. Никита Сергеевич Хрущев рассказывает в своих воспоминаниях:

«Когда подняли ряд документов после смерти Сталина и допросили работников МГБ, то выяснилось, что Литвинова должны были убить по дороге из Москвы на дачу. Есть там такая извилина при подъезде к его даче, и именно в этом месте хотели совершить покушение. Я хорошо знаю это место, потому что позднее какое-то время жил на той же самой даче.

К убийству Литвинова имелось у Сталина двоякое побуждение. Сталин считал его вражеским, американским агентом, как всегда, называл все свои жертвы агентами, изменниками Родины, предателями и врагами народа. Играла роль и принадлежность Литвинова к еврейской нации».

Анастас Иванович Микоян, видимо, тоже читал эти документы, и, видимо, сталинский план отложился в его памяти как реальность.

Почему же Литвинову было позволено умереть в своей постели? Он уже давно был на пенсии, не играл никакой роли в политике, и главное — Сталин до конца жизни сохранил к нему какую-то симпатию, поэтому составленные в Министерстве госбезопасности зловещие планы так и остались на бумаге. Но Литвинов об этом не мог знать. С того момента, как его сняли, с мая 1939 года, и до своего последнего часа он каждую ночь клал рядом с собой револьвер. Решил, что пустит себе пулю в лоб, но не позволит себя арестовать.

Умирая, он оставил два письма: одно — Сталину о просчетах во внешней политике, о войне в Корее; второе-родным. В последнем письме Литвинов писал своей внучке: «Пусть продажные историки сколько угодно игнорируют меня, вычеркивают мое имя из всех трудов и энциклопедий. Но придет время, когда народ вспомнит и обо мне».

В 1955 году в Англии была издана книга Литвинова «Записки для дневника» — их назвали «псевдомемуарами», утверждали, что это фальшивка. Но не все так просто. Тогдашний председатель КГБ Иван Александрович Серов доложил президиуму ЦК со слов вдовы — Айви Вальтеровны, что Литвинов, уезжая из США, оставил ей свои записи «наподобие дневника (отпечатанные на машинке)». Айви еще некоторое время находилась в Америке. Когда и она поехала в Москву, то эти записи оставила на хранение американскому журналисту Дж. Фриману. Они и стали книгой, которая, по мнению КГБ, носит антисоветский характер…

Максим Литвинов не был ни оппозиционером, как его предшественник Троцкий, ни диссидентом, кем станет его внук Павел, который участвовал в знаменитой демонстрации 25 августа 1968 года против ввода советских войск в Чехословакию.

21 августа 1968 года советские войска вошли в Чехословакию. 25 августа внук советского наркома Павел Литвинов и еще шесть человек пришли на Красную площадь и, сев на парапет возле Лобного места, развернули лозунги: «Руки прочь от Чехословакии!», «За вашу и нашу свободу!», «Позор оккупантам!». Манифестация продолжалась всего несколько минут, потому что прибежали сотрудники КГБ и всех арестовали. В октябре состоялся суд. Павел Литвинов получил пять лет ссылки.