Никто, кроме тебя - Алиса Селезнёва

помнила черты его лица. Прямой, длинный нос. Голубые глаза. Ярко-рыжие волосы.

– А жила ты последние два дня в хостеле.

Сглотнув, я внимательно посмотрела на Антона. Его лицо было спокойным. Глаза смотрели прямо и даже на секунду не пытались увильнуть в сторону. Не выдержав, я скрестила на груди руки, словно таким образом могла от него защититься. Про моё пребывание в хостеле знала только Клавдия Ивановна, но она даже при всём желании не успела бы ему это сообщить.

– Кто Вы такой? – Мой голос дрожал. Дрожал, потому что этот человек наводил на меня ужас. – Вы что, следили за мной всё это время?

– Я ни за кем никогда не слежу. Надобности нет. Мне и так всё рассказывают. Все эти шесть месяцев рядом с тобой был Николай Андреевич. Он-то меня и позвал, когда дело совсем плохо стало. А так я уже говорил тебе: я – медиум. Я – человек, который видит призраков.

Последнюю фразу он произнёс сухо и без малейшего намёка на интонацию. Монотонно, скороговоркой и не делая пауз. Так, словно произносил её уже сотни или даже тысячи раз до этого, и она абсолютно его не волновала.

– Это мой дар. И это моё проклятие.

На несколько минут я забыла как говорить. И с трудом вспомнила как дышать. Единственное, что мне оставалось ‒ это смотреть на него и иногда моргать, чтобы не заболели глаза.

– И что дальше? ‒ кое-как собравшись с мыслями, наконец, спросила я. ‒ Вы хотите, чтобы я вернулась к Роману?

Он снова достал из кармана клетчатый платок и снова хорошенько потёр им нос.

– Возвращаться к Роману или нет – это твой выбор. Я советовать ничего не стану. Сама решай. Меня Николай Андреевич позвал, чтобы я тебе правду рассказал. Всю, а не так, как ты слышала.

Не удержавшись от смешка, я отвернулась. Один из мальчишек у качелей толкнул в грудь другого. Завязалась драка. Полная, но расторопная мамаша первого бросилась их разнимать. Антон, закончив сморкаться, не спеша продолжил рассказывать. Я слушала его вполуха и не уходила больше из вежливости, чем из интереса.

– Наташу при жизни я не знал. Встретил, когда она уже стала призраком. И я много чем ей обязан. Если б не она, я бы сейчас либо в психдиспансере гнил, либо в могиле. А так у меня семья есть. Жена, сын, какое-никакое положение в обществе. До неё меня звали «Демидычем». А теперь я Антон. И всё чаще с отчеством – Павлович.

– Вы, выходит, сейчас долг отдаёте?

Он засмеялся. Смех у него был таким же грубым, как и голос, и тоже напоминал рёв медведя.

– Как сказать, долг… Просто я за двадцать лет повидал много душ, которые не могли уйти в свет, но такой, как она, не встречал ни разу. Наташа очень сильно любила свою семью. До умопомрачения любила. И она хотела с ними остаться. Ты, наверное, не знаешь, но у вас даже дни рождения почти совпадают. Ты всего на один день позже родилась.

‒ Прекрасная новость…

Из груди вырвался новый поток сарказма, а за ним новый тяжёлый вздох. Теперь понятно, почему Роман тогда пришёл… День рождения Наташи они привыкли проводить вместе с Николаем Андреевичем. А тут у него ещё и пациентка умерла. Да не простая, а тоже Наталья.

– Николай Андреевич уговаривал её уйти в свет, и после дня рождения она пропала. Мы думали, она послушалась и ушла, но не тут-то было. Наташа всех перехитрила и нашла себе другой свет. Точнее, Свету.

– Мне никогда не нравилось моё имя, – сама не зная зачем, призналась я. Скорее всего, просто для того, чтобы сказать хоть что-то. – Всегда хотелось что-нибудь более изящное. Мадлена там или Розалия. На худой конец, Аделаида.

Округлив глаза, Антон, добродушно рассмеявшись, снова посмотрел перед собой.

– Нет. Из тысячи женских имён мать дала тебе единственно верное. Света. Светлана.

Я прикусила губу. В последней фразе явственно слышался «говор» Николая Андреевича. Потому что так мог говорить только он.

– Наташа всегда добивалась того, чего хотела. И она нашла способ вернуться. Такого я раньше не встречал. Николай Андреевич сказал, что с его квартиранткой творится что-то странное, но не уточнил, что именно. И когда ты открыла дверь, я увидел её. В глубине твоих глаз увидел Наташу. Это трудно объяснить. Я сам не знаю почему. Может, потому что я видел твою душу без тела.

По спине снова побежали мурашки. Теперь я бы не смогла встать со скамейки, даже если бы захотела.

– Душа с самого начала вела тебя к ним. Из тысячи машин ты угодила именно под колёса Романа. Из тысячи квартир выбрала именно квартиру Николая Андреевича.

Отрицать что-либо смысла не было, и я не пыталась спорить. Антон хорошо подготовился. Меня действительно тянуло к Роману и Николаю Андреевичу. Тянуло к ним обоим. Тянуло на подсознательном уровне…

– А ещё воспоминания. Я не буду говорить про пылесос на балконе, гуляш и «Унесённых ветром». Я скажу о другом. О том, что заметил сам. Я видел, как дрожали твои руки, когда я рассказывал тебе о своём сыне. Твоя душа по-прежнему помнит Савву. Может, поэтому ты к нему и вышла полторы недели назад…

Закрыв глаза, я поёжилась. Книга, пылесос, имя, рецепт гуляша – всё это казалось такой мелочью по сравнению с моими снами, непрекращающимся чувством дежавю и угадыванием даты рождения Николая Андреевича. Даты, которую я не могла знать, но назвала совершенно точно. Мне не хотелось верить Антону. Правда, не хотелось, но найти всему этому другое, более научное объяснение я тоже не могла.

Следующие десять минут мы просидели молча. По небу разливался кроваво-красный закат. Малышня на площадке заливалась беззаботным смехом, собаки лаяли, а несколько женщин, наблюдавших за детьми, вели тихие разговоры о жизни. Антон поднялся со скамейки и тщательно отряхнул брюки. Его внезапное желание уйти вызвало во мне ещё большее смятение.

– Верить или не верить – это твой выбор. Я своё дело сделал и надеюсь, что в этот раз ты проживёшь долгую жизнь и станешь душой, когда меня в этом мире уже не будет. – Повернувшись спиной, он бодро зашагал к остановке, но, не пройдя и десяти метров, вдруг резко остановился и, оглянувшись, ещё раз посмотрел на меня. – Не знаю, интересно тебе или нет, но человек, которого оперировал твой