Милорадович - Александр Бондаренко

Я знаю солдат, коими командую; в успехе не сомневаюсь, а в наблюдении порядка уверен. Господа генералы, командующие частями, все известны своими подвигами; дело солдат — следовать их примеру и повиноваться; малейший беспорядок может быть пагубен, и кто тому причиной будет вреден чести и славе полков; я люблю добрых солдат и истреблю виновников.

Когда ретраншамент[752] форштата[753] будет занят, тут наиболее соблюдать устройство: ни один не должен оставлять своего места; в улицах удвоить старание соблюсти порядок и поспешно достигнуть до крепости: — тогда победа, трубы, награды, успех, честь и слава!" Апшеронские батальоны шли во главе штурмующей колонны и первыми должны были броситься в атаку»[754].

«Суворовские нотки» звучат в приказе весьма явственно.

Штурм, как и намечалось, начался ранним утром 24 марта, но открыть кампанию блистательной победой фельдмаршалу Прозоровскому не удалось.

«Турки, защищавшие передовые укрепления, большей частью легли под штыками наших солдат, и только немногие успели спастись под защиту стен замка, высокий вал которого не остановил стремление русских войск; но, к сожалению, здесь явилась непреодолимая преграда дальнейшим успехам. Как оказалось, журжинские укрепления сильно разнились от укреплений, показанных на имевшемся у нас плане: глубокий двойной ров, о котором у нас ничего не знали, затруднял приступ, а лестницы оказались короткими. "Но храбрые солдаты, презирая опасность, втыкали штыки в контрэскарп[755] и взбирались по ним на вал"[756].

Однако, ошеломленные вначале отвагой русских, турки вскоре опомнились: ободренный прибывшим из Рущука на 17 судах подкреплением, гарнизон Журжи удвоил усилия, чтобы сбросить взобравшихся на стены смельчаков, и открыл по ним орудийный огонь картечью. Несмотря на то, что штурмующие колонны уже успели взобраться на стены, они тем не менее терпели страшный урон…

Между тем в Журжу каждую минуту прибывали свежие толпы неприятеля. При таких обстоятельствах, невзирая на видимые успехи наших войск, генерал Милорадович не счел возможным продолжать приступ, который мог повлечь за собой только совершенно бесполезную потерю людей, и приказал отступить колоннам; но разъяренные солдаты просили вторично вести их на штурм. Только сильный пожар в предместье крепости побудил русских к отступлению, которое и совершилось с поразительным порядком и спокойствием»[757].

«Хотя приступ к Журже не увенчался полным успехом, выведя из рядов до 700 человек убитыми и ранеными, тем не менее перевес результатов был, несомненно, на нашей стороне. Турки потеряли более 2000 человек, 32 знамени и 13 орудий, из которых 7, по невозможности их увезти, были испорчены»[758].

В неудавшемся штурме виноват, к сожалению, Милорадович — победа казалась столь очевидной, что он слишком в ней уверился.

«За два дня до штурма турецкий лазутчик, узнав о заготовлении штурмовых лестниц и фашин, успел, несмотря на принятые предосторожности, уведомить неприятеля о предстоящем штурме и объявить о тайных переговорах между Милорадовичем и начальником рущукских войск Ахметом-эфенди. Последний едва успел спастись… В Рущуке и Журже закипела усиленная деятельность.

Начальник войск, Хозрев Мегмет-паша, собрал для возвышения крепостного вала и углубления рва все население Журжи, и работа продолжалась днем и ночью до самого начала штурма. Вместо неожиданного нападения и легкого штурма пришлось встретить бдительный надзор и энергическое сопротивление. Всего же более повредило нам увеличение высоты вала и глубины рва, отчего лестницы оказались короткими»[759].

Увы, неприятель сумел переиграть Милорадовича в «тайной войне» — уверенные в победе, русские не заметили лихорадочных контрприготовлений!

«Баярд русской армии, незабвенный Михаил Андреевич Милорадович всю вину неудачного штурма принял на себя. В донесении главнокомандующему от 25 марта он писал: "Я знал, что успех покроет славой корпус, а неудача падет на меня. Будь я эгоист, то не решился бы на предприятие неверное; но на войне удаются иногда предприятия неверные: надобно на них отважиться".

Государь не только не прогневался на Милорадовича за отбитый штурм, но, напротив того, адъютанту его, привезшему донесение о сражении 24 марта, пожаловал бриллиантовый перстень, а генералу Милорадовичу повелел сообщить, что "неудача отнюдь не переменяет выгодных о нем мыслей Его Величества, об усердии его и знании военного искусства"»[760].

Кажется, «комплекс Аустерлица» прошел и в Санкт-Петербурге…

Признавая собственную вину, Милорадович подчеркивал, что его подчиненные воистину действовали безукоризненно. Позже он писал Аракчееву:

«Здесь слух, что офицеры, отличившиеся при взятии ретраншаментов под Журжей… не будут награждены. Я осмелюсь донести Вашему Сиятельству, что они совершенно заслуживают внимания и тем более надеялись награждения, что Его Сиятельство, господин генерал-фельдмаршал, рассматривая, исследуя наиподробнейше сие дело, отдал отменно-лестный для корпуса приказ и обещал исходатайствовать им оныя»[761]. Это и есть истинное благородство…

25 марта корпус генерала Милорадовича возвратился в Бухарест.

«В апреле 1809 года силы обеих воюющих армий были численно почти равны: около 80 тысяч человек с той и другой стороны. Но русские были закалены в боях, довольно хорошо снаряжены и состояли, при Главнокомандующем Прозоровском, под начальством таких вождей, как Кутузов, Милорадович, Марков[762], Воинов[763], Исаев, Платов, Засс[764] и французский эмигрант Ланжерон. Турецкая же армия, за исключением небольших регулярных частей, представляла собой какой-то сброд, а начальствовавший над нею великий визирь Юсуф[765], известный главным образом по тем поражениям, какие нанес ему Бонапарт во время Египетской кампании, был уже 80-летним стариком»[766].