Основано на реальных событиях - Дельфина де Виган

Я закрыла глаза и услышала бабушкин голос, этот чудесный голос, воспоминание о котором я свято храню:

– Моя маленькая принцесса, эта ложь – правда?

* * *

Я перестала вздрагивать при каждом шуме, непрерывно проверять, не преследуют ли меня, постоянно чувствовать, что за мной наблюдают. Я перестала повсюду видеть Л. – в очереди в булочной, впереди или позади меня в кинозале, в другом конце вагона метро; я перестала опасаться всех светловолосых женщин и всех серых автомобилей, попадавших в поле моего зрения.

Я снова начала звонить друзьям, восстановила контакт с теми, кого давно не видела. Я приступила к периоду «ресоциализации», так я его назвала, чтобы иметь возможность посмеяться над этим. Я согласилась сотрудничать в написании сценария.

В течение нескольких недель у меня было ощущение, будто я собираю разбитые горшки, чиню мебель, ремонтирую фундамент. Я восприняла это время как период выздоровления.

Как-то в пятницу вечером, спустя четыре-пять месяцев после исчезновения Л., мне пришла эсэмэска от моей издательницы:

Сначала я решила, что она ошиблась адресатом, я прекрасно понимала, что в спешке по ошибке можно отправить эсэмэску, адресованную одному человеку, – другому. Потом я рассмотрела параноический вариант происшествия (это не случайная ошибка, а подлая уловка, призванная дать мне понять, что вот, мол, другие авторы продолжают писать и даже присылают рукописи). Потом я вернулась к первому предположению и не потрудилась ответить. Издательница сама заметит ошибку.

Но в ночь с воскресенья на понедельник я получила от нее новую эсэмэску:

Я подумала, что она слишком далеко зашла. Могла бы быть повнимательнее и не посылать неизвестно что неизвестно кому.

Я поразмыслила над возможными вариантами ответа, от наиболее простого: «ошиблись адресатом», до самого убийственного – «слишком поздно, я уже договорилась в другом месте», но в конце концов не ответила вовсе. Кто-то из авторов написал «рискованный» и «потрясающий» текст, понравившийся моей издательнице… Я злилась на себя за испытываемую зависть, ревность, это выглядело жалко и по-ребячески. Но я это испытывала. Другие писали какие-то рискованные и потрясающие вещи, а мне от этого становилось грустно.

Утром мне позвонила издательница. Я даже слова вставить не успела, как она с упоением пустилась в восторженный, взволнованный монолог; она в смятении, это по-настоящему интеллектуальный текст, она прочла на одном дыхании, не в силах оторваться, это было волнующе и увлекательно, без сомнения, это лучшее, что я написала, так что все эти тревоги, опасения, что я дошла до конца пути, совершенно бессмысленны, она убеждена, это начало нового цикла.

Наконец, мне удалось перебить ее, чтобы отчаянным голосом вставить, что я не писала текста, о котором она говорит. И, чтобы назвать вещи своими именами, добавила:

– Я ничего тебе не посылала, Карина, понимаешь? Ничего. Это была не я.

От удивления она хихикнула, я знаю эту ее манеру, она является одной из причин моей привязанности к издательнице:

– Ну да, понимаю, кстати, в твоем тексте особенно волнует именно это размышление между строк об авторе и его двойниках, этих романных персонажах, с которыми ты сталкиваешь читателя лицом к лицу…

Я опешила. Что за чертов текст мог оказаться в ее руках? Я постаралась придать своему голосу максимальную твердость, чтобы повторить, что я НИЧЕГО не написала за последние три года и не посылала ей никакой рукописи. Она снова прыснула, прежде чем ответить с нежностью:

– Не уверена, что мы сможем придерживаться такой позиции перед средствами массовой информации, но, если желаешь, можно об этом поговорить. В любом случае я хочу, чтобы ты знала, как я в тебя верю. Я сейчас же перечитаю роман, и мы встретимся, когда захочешь. Это хорошо, по-настоящему хорошо…

Я бросила трубку. Она тут же перезвонила и оставила теплое и утешительное сообщение. Она понимает, что мне непросто, текст на грани, он играет с огнем, но именно в этом его сила.

Не знаю, сколько времени я неподвижно просидела на диване. В этом состоянии оцепенения. Вперив взгляд в пустоту, неспособная согнуть ноги или вытянуть руки, закутаться в лежавший рядом со мной плед. Достаточно долго, чтобы ощутить, как постепенно охлаждается мое тело. Как все больше леденеют мои пальцы.

Именно холод вывел меня из этого состояния. Я встала. Спина онемела, колени не разгибались. Чтобы избавиться от мурашек в занемевших ногах, я потопала по полу.

И вдруг я поняла.

Л. вместо меня написала этот текст и послала его.

Л. написала «потрясающий» и «рискованный» текст, вызвавший у издательницы небывалый восторг.

Л. завладела моим именем, чтобы написать текст, несравненно лучший, чем все, что написала я.

* * *

Хотелось бы мне суметь описать выражение лица Франсуа, когда я попыталась объяснить ему, что моя издательница получила текст, который надеется напечатать к новому сезону, автором которого я якобы являюсь, хотя не написала в нем ни единого слова.

В те несколько секунд, когда он вновь осознал, в какое непосильное дело впрягся (и это было не в первый раз). В тот миг сомнения и, должно быть, отчаяния, прежде чем он задал мне вопрос, выразивший состояние его духа:

– Это еще что за история?

Думаю, спустя неделю он встретился с моей издательницей, и ей удалось убедить его, что в ее распоряжении находилась рукопись высокого качества, авторство которой, по ее мнению, не вызывало никаких сомнений. Полагаю, они обсудили причины, по которым я могла утверждать, что не писала этого текста, возможно, встал вопрос о моей уязвимости после появления последнего романа и полученных мной анонимных писем, о том, как я уединилась, замкнулась в себе, о моих фобических и параноидальных поступках, о моих причудах. И о том страхе, который я, несомненно, испытывала при мысли снова оказаться на виду. Вообще-то все это было правдой. А посему можно было сделать вывод, что лучше подождать, когда я почувствую себя способной смириться с этим текстом, взять его на себя.

В тот день, когда я рассказала Франсуа, что у Л. был доступ к моему компьютеру, к моему личному дневнику, ко всему, что я прежде написала, и что, без всякого сомнения, она и есть автор полученного моей издательницей романа, у него сделалось такое снисходительное выражение лица, какое бывает, когда он не хочет спорить со мной.

Из любезности он задал мне несколько вопросов об Л. (он уже задавал их мне, когда я вышла из больницы). За каждым из его вопросов скрывалось сомнение.

Вот тогда мне и пришла в голову мысль найти Л.