Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский

Вскоре тот явился; бросив испуганный взгляд на хана, потом на Никиту и Алешку, приготовился переводить, но молодые воины, опустив головы, молчали.

— Говорите, подлые гяуры! У меня нет времени ждать! — заорал Бек Хаджи и, схватив плетку с вшитыми кусочками свинца, яростно стал хлестать парней. — Говорите, щенки, кто вас послал? Коназ Серпуховский? Сколько у него воинов?..

На лицах пленников вздулись багровые полосы, рубахи превратились в окровавленные лохмотья. Никитка, сцепив зубы, с ненавистью смотрел на шуракальца. Алешка при каждом ударе вскрикивал, но оба по-прежнему молчали.

Наконец Бек Хаджи утомился и опустил плетку, в голове у него мелькнуло: «В мужестве им, однако, не откажешь! Это уже не щенки, это настоящие волки! Потому урусуты и разгромили Мамая, что у них даже юнцы такие!..» Что-то похожее на страх неожиданно закралось в душу хана. Чтобы успокоиться, он стал снова хлестать парней своей страшной плеткой.

— Все молчите, гяуры! — Лицо хана снова исказилось, глаза, казалось, выскочат из орбит. — Тимур, Махмуд, Ахмет! — громко выкрикнул он. — Переломить хребты этим упрямцам! Тут, в юрте! Сейчас!

Полог юрты качнулся, вбежала захваченная в Тарусе урусутка Настя, ставшая за эти дни любимой наложницей Бека Хаджи. Волосы у нее были распущены, карие с желтым ободком глаза расширены. Такой она показалась хану еще более желанной, самой прекрасной из всех женщин в мире. У него, жестокосердного к мукам и страданиям других, при виде ее радостно зачастило сердце. Забыв про пленников, бросился к ней…

— О, моя нежная газель! Зачем ты пришла сюда?! Раздетая… Босая… — искренне ужасался Бек Хаджи.

Но Настя, казалось, не слышала его. Подойдя к пленникам, закричала:

— Господи! Что ты сделал с этими несчастными, Бек Хаджи?! А еще говоришь, что безумно меня любишь. Разве может любить сердце, в котором столько зла?!

— Они лазутчики коназа Серпуховского! — грозно воскликнул шуракалец — его радостное возбуждение куда и делось. — Они молчат, не хотят говорить, смеются надо мной! — еще больше повысил он голос. — Я велел их казнить!

— Нет, ты не сделаешь сего! — дрожа от волнения и страха, произнесла Настя. — А ежели казнишь, то я никогда тебя не полюблю! Убей и меня! — Увидев, что хан заколебался, упала перед ним на колени, взмолилась:

— Прошу тебя, Бек Хаджи, не казни сих юнцов!

Тот помолчал, потом, сдвинув к переносице тонкие брови, махнул рукой:

— Хорошо, пусть будет по-твоему, я помилую их. — И приказал державшим парней нукерам: — Отправьте урусутов в обоз к остальным пленникам!

На рассвете дозорные во главе с Федором выехали из лагеря станичников и углубились в редкий, поросший чахлым кустарником лес. Лошади неслышно ступали по мокрой траве и опавшим листьям. Разведчики проехали несколько верст, никого не встретив. Когда в просвете между деревьями стали видны постройки Волока Ламского, Федор остановил дозорных и приказал надеть мешки на морды лошадей.

Наконец всадники выехали на опушку леса. Перед ними простиралось скошенное поле. С одной стороны оно примыкало к приземистым избам посада, с другой — переходило в дорогу, которая скрывалась за поворотом в лесу. В нескольких десятках саженей от разведчиков поперек поля тянулся широкий ров. Он был так искусно завален дерном поверх срубленных веток деревьев, что дозорные, хотя и находились в нескольких саженях, сначала его даже не заметили.

Федор показал на ров стоявшему рядом Васильку.

— Не инак для орды выкопали?! — разглядев, обрадованно удивился тот.

— А для кого ж!

— А почему, дядечка Федор, никого окружь не видать? — настороженно спросил Сенька; последнее время дозорные часто брали его с собой в разведку.

— Чему дивиться? Горожане в домах попрятались, а воинство, должно, в засаде укрылось.

— Где же они? — оглядываясь во все стороны, завертелся в седле отрок. — Чай, ведь не иголка, что в стог упала и пропала.

— Истинно будто вымерло все, а ратников собралось, сказывали, много! — недоумевал и Василько.

— Мыслю, за тем рвом в лесу расположились с обеих сторон! — предположил Федор.

— Хитро укрылись, ничего не скажешь, — подал голос Клепа; рыжего лесовика трудно было узнать: он сбросил наконец свое рубище, надел кафтан, на ногах сапоги, на голове шлем.

— Надо и нам схорониться! — вдруг встревожился Василько и пояснил: — Не от татар, а от своих! В такой час, ежели узрят нас, как бы беды не вышло. Посчитают за ордынских лазутчиков, чего доброго, в яму кинут, а то и вовсе убьют. Поди потом доказывай, что не так!..

Такая же мысль пришла и Федору. Он уже намерился отдать наказ дозорным отвести коней в лес, а самим спрятаться, как вдруг послышался отдаленный топот конницы. Все замерли, прислушиваясь, кто-то заполошно воскликнул:

— Орда идет!..

Топот становился все громче, над дорогой, лесом и полем все сильнее звучал яростный боевой клич ордынцев: «Аллах! Урагх!..»

Десятитысячная орда астраханского хана Хаджи Черкеса первой покинула татарский стан. Хмельной от бузы и кумыса, тот так и не выслал вперед своих багатуров-разведчиков. Волоколамская дорога глухо гудела под копытами многотысячной конницы. Завидев избы посада, потемневшие от времени деревянные стены и башни Волоцкого детинца, серебрящиеся купола церквей, всадники понеслись галопом. Дорога расширилась, вышла в поле. Астраханцы, горяча коней, лавиной понеслись к городу. И вдруг мчавшиеся на полном скаку нукеры стали проваливаться в ров!..

Сорокатысячным полчищам Коджамедина князь Владимир Серпуховский мог противопоставить лишь пятитысячную конницу и тысяч двенадцать пеших ополченцев. По его наказу поперек поля, что примыкало к восточной окраине Волока, выкопали ров. Серпуховский рассчитывал на то, что ордынцы, которые до сих пор, нигде не встречая отпора, захватывали города один за другим, попадут в ловушку. Так оно и случилось… Передние ряды астраханцев оказались во рву вместе с лошадьми, скакавшие следом повылетали из седел. Остальные стали поворачивать коней, но сзади их теснили ногаи, и вскоре астраханская орда превратилась в огромное скопище, кружившееся на одном месте…

Конные дружины русских князей и пешее ополчение, затаившиеся с обеих сторон поля за кустами и деревьями, яростно ударили в стык между Астраханской и Ногайской ордами. Им сразу удалось отсечь передовой тумен от главных сил Коджамедина и прижать его ко рву. Полки удельных князей Пожарского и Палицкого успешно отбивали все попытки врагов прорваться на помощь. Поначалу астраханцы, которые успели оправиться от паники, держались стойко, но когда князь Федор Моложский в единоборстве убил Хаджи Черкеса, сопротивление прекратилось. В одиночку и группами ордынцы ринулись в разные стороны.

Разгромив Астраханскую орду, князья Серпуховский и Моложский быстро перестроили свои полки и атаковали ногаев хана Койричака, теснивших рати Василия Пожарского и Давида Палицкого. Русская конница тараном врубилась в ордынские ряды, рассекла их надвое, погнала к лесу. Но битва только начиналась. Ногаи, не выдержав стремительного натиска, стали отходить, а навстречу наступавшим двинулись стоявшие до сих пор без дела шуракальцы. И сразу сказалось численное преимущество татар. Русские всадники не смогли с ходу пробиться к московской дороге и увязли в массе шуракальской конницы. По всему полю вспыхивали кровавые поединки.