Тугая струна - Вэл Макдермид

Изюм ковырнул

И молвил: «А я молодцом!»

Вэнс тихо засмеялся. Да, он воткнул свои пальцы и выковырял блестящие изюмины глаз Шэз Боумен, ощутив, как где-то в глубинах его собственного существа затрепетал ее безмолвный вопль. Это оказалось легче, чем он думал. Удивительно, насколько небольшое усилие нужно приложить, чтобы вырвать человеческий глаз.

Вот только жаль, что потом, когда льешь в рот кислоту и отрезаешь уши, нельзя видеть ее выражения. Ему казалось маловероятным, что придется повторять это еще раз, но на всякий случай нужно заранее продумать ритуал — мало ли что.

Если бы Мики так педантично не соблюдала каждое утро свой раз и навсегда установленный распорядок, она бы, возможно, услышала о смерти Шэз по радио или увидела репортаж по спутниковому каналу. Но она строго следовала многолетней привычке не слушать и не смотреть ничего из новостей до тех пор, пока за ней не закрывалась дверь ее кабинета на телестудии. Они завтракали под Моцарта, а потом возвращались под Вагнера. Никто из ее коллег по программе никогда не совершал такой глупости, чтобы сунуть ей в руки газету, пока Мики спешила от стоянки в кабинет. Никто — по крайней мере дважды.

И вот, поскольку необходимость рано вставать заставила их отправиться в постель, когда вечерние новости, так взволновавшие Джеко, еще не вышли в эфир, первое потрясение при виде фотографии Шэз выпало на долю Бетси. Даже потеряв в яркости на газетном листе, глаза Шэз были первым, что обращало на себя внимание в ее внешности.

— Боже мой, — выдохнула Бетси, обходя стол Мики, чтобы лучше рассмотреть первую страницу.

— Что случилось? — поинтересовалась Мики, не прерывая своего занятия. Она, как обычно по утрам, только что сняла свой пиджак и вешала его на плечики, критически осматривая на предмет помятости.

— Гляди, Мики, — Бетси сунула ей свежий номер «Дэйли мейл», — разве это не та женщина из полиции, которая приходила к нам в субботу? Мы с тобой как раз уезжали?

Прежде чем взглянуть на фотографию, Мики ознакомилась с заголовком, напечатанным крупным жирным шрифтом: «Безжалостно убита». Ее глаза двинулись дальше, к лицу Шэз Боумен, улыбавшемуся из-под козырька форменного кепи лондонской городской полиции.

— Их не может быть две.

Она тяжело опустилась в одно из гостевых кресел напротив ее стола и пробежала глазами слюнявую дребедень, помещенную под фотографией Шэз в качестве некролога. Слова «кошмар», «кровавый», «пропитанный кровью», «агония» и «леденящий душу» рванулись с газетной полосы ей навстречу, словно только того и ждали. Отчего-то ей вдруг стало не по себе.

За всю свою карьеру тележурналистки, чей профессиональный путь прошел через зоны военных действий, кровопролитие и частные трагедии, Мики никогда не сталкивалась с тем, чтобы те ужасы, о которых она сообщала зрителям, коснулись кого-то лично ей знакомого. Связь, пусть даже такая мимолетная, как встреча с Шэз Боумен, потрясла ее тем сильнее, что подобного с ней никогда не случалось прежде.

— Господи, — медленно протянула она. Потом взглянула на Бетси, и та прочла на ее лице сильнейшее потрясение. — Она была у нас утром в субботу. Если то, что здесь пишут, — правда, значит, они считают, что ее убили вечером в субботу или утром в воскресенье. Мы разговаривали с ней. А через несколько часов она уже была мертва. Что мы будем делать, Бетси?

Бетси обошла стол и присела на корточки рядом с Мики, положив ладони ей на колени, снизу вверх заглядывая в лицо.

— Мы не будем ничего делать, — сказала она, — это не мы должны тут что-то делать. Она приходила к Джеко, а не к нам. Она не имеет к нам никакого отношения.

Такой ответ ошарашил Мики.

— Мы не можем не делать ничего, — возразила она. — Тот, кто убил ее, поймал ее на крючок сразу же, как она от нас ушла. Нам по крайней мере нужно сообщить полиции, что утром в субботу она была жива-здорова и по собственной воле приезжала в Лондон. Мы не можем просто проигнорировать это, Бетс.

— Дорогуша, соберись с духом и вдумайся в то, что ты говоришь. Это не просто очередное убийство, каких много. Она была офицером полиции. А это значит, что ее коллег вряд ли удовлетворит страничка наших показаний, где будет сказано, что она пришла к нам в дом, когда мы уходили. Они не успокоятся, пока не разберут нашу жизнь по косточкам, в расчете раскопать нечто, о чем им непременно нужно знать. И ты и я — мы обе понимаем, что такого пристального внимания к себе нам не выдержать. Говорю тебе, давай предоставим Джеко решать. Я ему позвоню и попрошу сказать, что мы уехали до того, как она пришла. Так все будет значительно проще.

Мики отпрянула от нее. Кресло поехало по ковру, и Бетси, лишившись опоры, чуть не упала. Мики вскочила на ноги и в сильном волнении принялась расхаживать по комнате.

— А если они примутся расспрашивать соседей, и выяснится, что какая-нибудь не в меру любопытная старая карга видела и как детектив-констебль Боумен подъехала к дому, и как потом уезжали мы? Так или иначе, я первая разговаривала с ней. Я договаривалась о встрече. Что, если в ее записной книжке есть соответствующие пометки? А если она вообще записывала наш разговор на диктофон? Господи! Просто поверить не могу, что ты хочешь скрыть от полиции все это.

Бетси с усилием поднялась с ковра. Она поджала губы, отчего твердая линия подбородка стала еще упрямее.

— Если ты перестанешь метаться, как на сцене, и разыгрывать тут трагедию, то поймешь сама, что я говорю дело. — В ее приглушенном голосе звучало явное раздражение. Она привыкла давать советы, которым Мики привычно и послушно следовала, и вот теперь, в такую решительную минуту, подруга отказалась от роли.

— Это добром не кончится, — зловеще прибавила Бетси.

Остановившись возле письменного стола, Мики потянулась к телефону.

— Я звоню Джеко, — она посмотрела на часы. — Он еще не вставал. По крайней мере смогу преподнести ему новость более дипломатично, а не так, как бульварные газеты, обухом по голове.

— Хорошая мысль. Может быть, он тебя вразумит, — съязвила Бетси.

— Я не собираюсь спрашивать у него разрешения, Бетси. Я звоню сказать ему, что хочу поставить в известность полицию.

Набирая личный номер мужа, Мики грустно смотрела на свою подругу.

— Господи, даже не верится. Неужели можно так перетрусить, чтобы обманывать саму себя, думая, что можешь избежать того, чтобы сделать единственно правильную вещь?

— Это называется любовь, — горько усмехнулась Бетси и отвернулась, чтобы скрыть слезы досады и унижения, вдруг навернувшиеся на глаза.

— Нет, Бетси. Это называется страх… Джеко? Это я. Послушай, у меня тут для тебя ужасная новость…

Бетси повернулась, наблюдая выразительное лицо Мики в обрамлении светлых шелковистых волос. Сколько лет вид этого лица приносил ей ни с чем не сравнимую радость. Сейчас же единственным чувством, которое она испытывала, был безотчетный, неизъяснимый ужас перед надвигающейся катастрофой.