Моя строптивая леди - Джо Беверли

— У меня нет намерения обольстить тебя, — сказал он. — Даю слово. Я всего лишь хочу, чтобы ты получше отдохнула.

Когда Син в чем-то заверял, усомниться было невозможно. С бесконечными предосторожностями девушка устроилась в выемке его плеча. Казалось, это уютное углубление устроено природой именно для женской головы. Рука легла на плечо, тепло тел смешалось, и Честити почувствовала себя укрытой от жестокости мира.

Усталость взяла свое.

— Нам нельзя спать сразу обоим… — пробормотала Честити. — Это опасно…

— Чем же? Чтобы отыскать нас в этом сарае, твоему отцу пришлось бы как следует поколдовать. Спите спокойно, леди Честити Уэр.

— И ты не возражаешь? — Язык уже едва слушался.

— Против сна?

— Против имени.

— А почему я должен возражать?

— Ты не можешь… не можешь любить меня… такую.

— Мне лучше знать. Спи!

* * *

Казалось, уже минуту спустя ее осторожно потрясли за плечо.

Открыв глаза, Честити увидела над головой дырявую крышу, через которую просачивался утренний свет. В глаза словно песку насыпали, голова раскалывалась от боли, ныло все, что только может ныть. Несколько часов отдыха только ухудшили дело.

— Тот толстяк насажал тебе синяков, — заметил Син. — Убить его мало!

— Это не он…

— Убить мало их обоих!

— Видишь? — Честити устало улыбнулась. — Только встань на мою защиту — и придется ополчиться на весь мир.

— Да ради Бога! — отмахнулся Син. — По крайней мере будет чем заняться.

Она прикрыла глаза, но тут же открыла снова, зная, что иначе уснет. Син легонько коснулся губами ее губ.

— С добрым утром! Я готов всегда начинать наш день таким манером.

— Не выйдет, — возразила девушка со вздохом.

— Это почему?

— Мы получим лицензию, выдадим Верити замуж за Натаниеля, а потом пойдем каждый своим путем.

— Хм…

Взгляд Сина стал ленивым, томным. Честити знала этот взгляд. Что-то в ней немедленно откликнулось, и он это понял.

— Я дал слово, что не стану обольщать тебя.

— Верно.

— Когда я даю слово, то держу. Это так?

— Так, — признала она.

— Поэтому поцелуй будет всего лишь поцелуем. Не первый шаг, а отдельно взятый поцелуй, — объявил Син с нажимом и погладил ее по щеке. — Я заколдую тебя, и ты забудешь прошлое. Забудешь все плохое и станешь юной леди, которой по прихоти судьбы пришлось делить кров с повесой. Этот повеса так очарован ею, что добьется поцелуя, но в глубине души так благороден, что не позволит себе большего. Он из тех повес, кому можно довериться. Закрой глаза, моя прекрасная леди, и подари мне поцелуй, а потом, если хочешь, дай мне пощечину…

Никогда еще поцелуй не был так упоителен, как на охапке сена под дырявой крышей сарая. Это было как в сказке, где конец непременно счастливый, где все возможно.

— Ах, милорд! — с улыбкой прошептала Честити, когда Син отстранился. — Однажды такой поцелуй приведет вас к алтарю.

— Я бы не возражал. — Син поднес ее руку к губам, повернул ладонью вверх и замер. — Это и есть твоя царапина?

Высвободить руку не удалось.

— Бамбуковая трость, верно? Кто это сделал? Граф? — Не дожидаясь ответа, Син схватил и осмотрел другую ее руку. — За что?

Взгляд его стал ледяным и угрожающим. Честити не подозревала, что эти глаза могут меняться так разительно. Она поспешила остудить его гнев.

— За дерзость, Син! Согласись, отец имел на это право. — Она против воли улыбнулась воспоминанию. — Я назвала его гнусным лицемером.

— Какой строгий патриарх! Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— Для девятнадцати лет у тебя многовато дерзости, но разве за это бьют? Дерзкая молодость становится отважной зрелостью. Твоему отцу надо бы гордиться такой дочерью.

Он так ничего и не понял, потому что мыслил совсем иными категориями. У них с графом не было ничего общего. Они были как два разных мира.

— Отец уверен, что дерзость в женщине недопустима. Женщина должна быть кроткой и милой — как Верити. Но довольно об этом. Нам пора.

Она сказала неохотно, и так же неохотно Син кивнул. Ветхий сарай стал для них тихой гаванью, покинуть его означало вернуться к суровой действительности.

Син помог Честити подняться, потянув за левую руку. Один Бог знал, чего ей стоило не закричать от боли, даже не передернуться. И все равно он заметил.

— Что такое?

— Так, пара синяков, — солгала девушка. — Падение на мостовую не проходит даром, а я упала трижды за один вечер. Ты не голоден? Лично я изголодалась! Со вчерашнего завтрака во рту не было ни крошки.

— Силы небесные! А я вчера плотно отобедал с Фрейзером. Тогда едем скорее. Первым делом я тебя накормлю.

Честити не верила, что сумеет снова взобраться на лошадь, но Син безоговорочно принял историю с синяками и всемерно облегчил ей задачу. Надо сказать, синяки имелись тоже наряду со ссадинами и едва начавшими подживать рубцами. Когда девушка опустилась в седло, все больные места разом издали беззвучный крик боли. Наверное, потом будет лучше, надо только размять мышцы, подумала она без особой надежды.

Все так же шагом они добрались до деревни Викфорд и местной таверны «Пегая корова» — простецкого заведения под соломенной кровлей. Лошадей здесь не меняли, зато кормили на совесть. В столь ранний час пивной зал был пуст. Хозяин разжег камин, и Честити обогрела озябшие руки.

Син с подозрением следил за тем, как осторожно она усаживается.

— Ты выглядишь так, словно в любую минуту можешь рухнуть без сил, — заметил он.

— Еще бы! С голоду рухнет любой, даже самый крепкий.

Честити нашла, что лгать по мелочам раз от разу становится легче. Это было очень кстати. Нельзя было допустить, чтобы Син снова оставил ее в каком-нибудь «безопасном месте». Взгляд на его лицо подсказал, что он не слишком ей верит.

— Мы не можем тратить время на всякую ерунду, — сказала она, заставив себя выпрямиться на стуле.

— Пожалуй, — согласился Син рассеянно.

Он чем дальше, тем больше становился серьезным, и это настораживало.

Между тем служанка накрыла на стол и принесла свежий каравай, масленку и дымящийся кофейник. У Честити сразу заурчало в животе.

— Чего ждешь? Налетай! — сказал Син и, слава Богу, засмеялся. — Когда еще принесут остальное!