Мы вынуждены сообщить вам, что завтра нас и нашу семью убьют. Истории из Руанды - Филипп Гуревич

В перерыве между посещениями тюрем я заглянул повидаться с генералом Кагаме в его офис в Министерстве обороны. Я полюбопытствовал, почему правительство позволяет себе плохо выглядеть в глазах прессы из-за положения в тюрьмах и как он трактует очевидно спокойное принятие заключенными чудовищных условий их содержания. Кагаме ответил на мой вопрос собственным:

— Если здесь умер миллион людей, то кто их убивал?

— Многие, — ответил я.

— Верно, — кивнул он. — Много ли вы нашли таких, которые признались, что участвовали?

Нет, не многих. В первые дни после геноцида иностранному гостю было легко найти убийц (в тюрьмах, лагерях беженцев и на улицах Руанды), которые признавали свое участие в убийствах и даже хвастали им. Однако к тому времени, когда я начал ездить в Руанду, преступники поняли, что признание было тактической ошибкой. В тюрьмах и приграничных лагерях я не смог найти никого, кто хотя бы соглашался на словах с тем, что геноцид вообще случился. БЫЛА ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА, И — ДА, ПОРОЙ УБИВАЛИ МНОГИХ ЛЮДЕЙ ЗА РАЗ, НО НИКТО НЕ ПРИЗНАВАЛСЯ, ЧТО ВИДЕЛ ЧТО-ТО ПОДОБНОЕ. Все, как один, бессчетные заключенные, с которыми я беседовал, утверждали, что были арестованы по произволу и несправедливо, — и, разумеется, в каком-то случае это было вполне возможно. Однако многие заключенные также говорили мне о своей уверенности, что их «братья» из ооновских приграничных лагерей вскоре придут освобождать их.

Однажды я услышал от Кагаме, что, по его подозрениям, не менее миллиона людей участвовало в геноциде, прямо или косвенно. Его советник, Клод Дюсаиди, который любил громкие крайности, обозначил цифру три миллиона, то есть все равно что объявил виновным каждого второго руандийского хуту. Такие утверждения (их невозможно ни доказать, ни опровергнуть) кажутся многим руандийцам и иностранным наблюдателям тщательно рассчитанными актами запугивания, дабы бросить тень подозрения на всех хуту; и это представление лишь укрепилось, когда предпринятая ООН попытка воздать должное тем хуту, которые защищали тутси во время геноцида (вроде Поля Русесабагины), была сорвана внутренней борьбой среди руандийских министров. Но Дюсаиди настаивал, что чудовищная переполненность руандийских тюрем не отражает чудовищности преступления, в которое была втянута страна.

— Иногда один человек мог убить шестерых, а иногда трое убивали одного, — говорил Дюсаиди. — Возьмите любую пленку с записью и просто посмотрите, как они убивают людей. Вы увидите, как целая группа убивает одного человека. Так что гораздо больше убийц продолжают разгуливать по улицам. Число сидящих в тюрьме — это крохи.

Разумеется, тот факт, что виновные оставались на свободе, не означал, что в тюрьме сидят именно те, кто должен в ней сидеть. Я спросил Кагаме, беспокоит ли его вероятность, что в тюрьме может находиться немало невинных и что этот опыт может сделать их убежденными оппозиционерами.

— Может, — согласился он. — Это проблема. Но это был способ справиться с ситуацией. Если бы мы потеряли этих людей из-за мести, это стало бы для нас еще большей проблемой. Я предпочел разобраться с проблемой, посадив их в тюрьму ради процесса правосудия и прбсто потому, что на свободе их на самом деле убьют.

* * *

В июле 1995 г. Руандийская национальная фильтрационная комиссия — спорадически функционирующий институт, задача которого состоит в выявлении заключенных, против которых обвинения в геноциде были выдвинуты без достаточных доказательств, — постановила освободить Пласида Колони из тюрьмы в Гитараме. Колони занимал пост заместителя губернатора во время и после геноцида, вплоть до самого ареста. Это было в порядке вещей: большинство провинциальных и коммунальных чиновников, которые не бежали из Руанды и не были заключены в тюрьму как génocidaires, сохранили свои посты. Колони провел в тюрьме 5 месяцев, а по возвращении оттуда вернулся к исполнению своих обязанностей. Через три дня, ночью 27 июля, часовой на посту ооновских военных наблюдателей, личный состав которого был набран из малийского подразделения «голубых касок», заметил, как в дом Колони входят какие-то люди. Потом раздался крик, и дом взорвался, объятый пламенем. «Голубые каски» видели, как пожар пылал в ночи. Вскоре после рассвета они вошли в дом и обнаружили, что Колони, его жена, две их дочери и домашний слуга убиты.

Через неделю были застрелены заместитель губернатора Гиконгоро, хуту, и католический священник из прихода Камоньи, что неподалеку от Кигали. Руанду охватило беспокойство, не потому, что уровень смертности сделался как-то особенно высок, но потому, что жертвы были видными гражданскими фигурами. В середине августа правительство было потрясено, когда премьер-министр Фостен Туагирамунгу и министр внутренних дел Сет Сендашонга сложили с себя полномочия в знак протеста против постоянной незащищенности людей в провинциях, в которой они винили РПФ. Оба были хуту: Туагирамунгу — лидер оппозиции «Власти хуту» при Хабьяримане; Сендашонга — видный член РПФ. Оба эмигрировали.

Генерал Кагаме, который никогда не упускал возможности назвать число солдат РПФ, брошенных в военные тюрьмы за убийства и нарушения дисциплины — 400, потом 700 (я лично сбился со счета после тысячи), — любил указывать, что солдаты — не единственные руандийцы, которые после катастрофы геноцида фрустрированы до грани преступления закона, и что в Руанде есть даже аполитичные преступники.

— Но, учитывая ситуацию, которая у нас здесь имеется, — говорил он, — и на обычные преступления не станут смотреть как на обычные преступления.

Различие, которое он проводил, мало утешило бы перепуганных хуту.

— Видя, как был убит Колони, мы предпочитаем скорее быть здесь, внутри, чем там, снаружи, — сказал мне один арестованный в Гитарамской тюрьме, которая летом 1995 г. была известна как худшая из тюрем Руанды.

В Гитараме более 6 тысяч мужчин были втиснуты в пространство, обустроенное для 750 человек. Выходило по четверо заключенных на площадь менее одного квадратного метра: днем и ночью заключенным приходилось стоять или сидеть между ногами стоявших, и даже в сухой сезон слой жидкой грязи от конденсации, мочи и упавших кусочков пищи покрывал пол. Стиснутые ступни и лодыжки узников, а иногда и ноги целиком распухали вдвое-втрое против обычного размера. ЛЮДИ СТРАДАЛИ ОТ АТРОФИИ РАСПУХШИХ КОНЕЧНОСТЕЙ И ГНИЕНИЯ; ЧАСТО ЗА НИМИ СЛЕДОВАЛА ИНФЕКЦИЯ. СОТНЯМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ ТРЕБОВАЛАСЬ АМПУТАЦИЯ.

Когда лейтенант-полковник Р. В. Бланшетт, военный наблюдатель ООН из Канады, впервые услышал об условиях содержания в Гитарамской тюрьме, он поехал туда с проверкой.

— Я опустил вниз луч фонарика, — рассказывал он мне, — и увидел ступню этого парня. Я слыхал, что в этой тюрьме очень скверно, но это был совершенный кошмар — распухшая, раздутая нога, и на ней недоставало мизинца. Я посветил фонариком ему в лицо, а он протянул руку и оторвал еще один палец.

Узники Гитарамы рассказали мне, что через пару недель после встречи с Бланшеттом условия их содержания значительно улучшились. Красный Крест, который поставлял продукты и топливо для их приготовления во все центральные тюрьмы Руанды, установил на тюремные полы дощатые настилы и эвакуировал наиболее сильно пострадавших заключенных. «У нас было 86 смертей в июне, а в июле — всего 18», — сказал мне врач тюремной клиники. Главными причинами смерти, добавил он, были малярия и СПИД, что нормально для мужчин в Руанде, и хотя тюремные условия оставались мрачными (а во многих небольших местных тюрьмах и ужасающими), к середине 1996 г. уровень смертности в центральных тюрьмах, если верить докладам, упал, став даже ниже, чем среди руандийского населения в целом.