Две свадьбы и одни похороны - Дмитрий Старицкий

Бисянка была вооружена «светкой» и наганом. И тоже взяла с собой бинокль, штык и четыре гранаты.

Попрыгали, проверившись на ненужные звяки, и пошли по собственным следам, которые, надо сказать, вполне неплохо читались даже мной. Трава на следах автобуса уже приподнялась, а вот покоцанные мощным кенгурятником кусты и молодые деревца прямо сверкали свежими стесами.

Природа на этом плоскогорье очень сильно отличалась от саванны на побережье. Местность — сильно пересеченная. Зверья было мало, по крайней мере, того, которое мы видели. Впрочем, это по сравнению с саванной мало. И звери все тут были мельче по сравнению с теми бестиями, что в саванне у океана, а так местная косуля была размером с земного благородного оленя. Трава — намного ниже, примерно по щиколотку, может, немногим выше, но очень густая и сочная, а не сухая, как на побережье. Деревья стояли чаще всего одиночками, реже по два-три. Рощи еще реже попадались. Зато было много кустов, часто колючих, иногда плотно разрастающихся на большой площади. И для автобуса они являлись непроходимым препятствием. А может, и проходимым, но лучше не проверять. В любом случае проделанная в таких кустах просека будет самой лучшей нашей визитной карточкой.

— Им не нужен следопыт, чтобы идти по нашим следам, — сказала Таня задумчиво.

Я аж дернулся. Привык уже за прошедший час, что рядом шагает великий немой. Притом очень хороший ходок.

— Тогда почему их до сих пор нет на нашем хвосте? Времени достаточно прошло для любой погони.

Таня сосредоточенно жевала травинку, думая. Потом откликнулась:

— Это значит, что они не нашли пока своих покойников, — и добавила через паузу: — Мне так думается.

— Так столб же черного дыма был до неба, наверное, и на Базах его было видать, — утверждал я.

— Зря так думаешь. Тут все же не плоская саванна, чтоб все было видно издалека. Ближайшая же горка закроет обзор — и все. Я бы на их месте, догадавшись, что мы ушли Старой дорогой, устроила загон с двух концов. И вдогонку, и навстречу. Просто встречная группа до места побоища пока не добралась. Или тихо ждет нас где-то в засаде.

— Откуда они взяли бы эту вторую группу?

— Из Портсмута. Так быстрее всего.

— Неправдоподобно; по крайней мере, для меня. Если только у них там база, в Портсмуте. А что ты предложишь в этой ситуации? Только давай уйдем с этого увала, где мы открыты со всех сторон, как три тополя на Плющихе.

— На какой Плющихе? — спросила Таня, садясь рядом со мной на расстеленную «пенку», под невысоким деревом, которое, однако, давало достаточно тени для двоих. Предварительно Таня пошуровала длинным сучком по ветвям.

— Чтоб змей спугнуть, — пояснила.

С этого места был прекрасно виден след нашего автобуса километров на пять. След такой, что, казалось, водила был в лохмуты пьян и гнал по синусоиде. Это я так вчера объезжал большие купы кустов и редкие деревья; а казалось самому, что практически по прямой дую.

Однако незаметно подобраться к месту нашей засидки было сомнительно. Разве что совсем ниндзя ниндзуцкий какой найдется.

— Так ты не ответил мне про Плющиху, — настаивала Таня.

— Это улица такая в Москве, недалеко от Бородинского моста. Фильм был с таким названием, «Три тополя на Плющихе», старый. Потом это как-то в поговорку вошло: типа, видно нас отовсюду.

— Понятно, опять прикалываешься, — вздохнула Бисянка. — Почему ты такой несерьезней человек, Жора?

— Здрасте-пожалста, — только и нашелся что ответить на такой наезд. — Я работаю… работал на такой должности, где несерьезных людей не держат. Слишком большие деньги крутятся.

— Я не про то, я про наше нынешнее положение. Почему ты вместо того, чтобы с утра уехать отсюда, устроил всем пикник, как будто никакой опасности для нас нет. А из лагеря Чамберса гнал нас тапком еще до рассвета? Мне это не понятно.

— Чуйка, — ответил я коротко.

— Какая чуйка?

Видать, это слово было для Бисянки новым, пришлось пояснить:

— Интуиция. И она меня в прошлый раз не подвела.

— А сейчас что она тебе говорит?

— Ничего. Это-то и странно. Целую неделю зудела, а сейчас молчит.

Мы некоторое время помолчали. Я курил, а Бисянка жевала траву, то есть травинку.

— Чем порадуешь, следопыт? — спросил я ее без особого интереса, чтобы только прервать затянувшееся молчание.

— Ничем таким, что тебе бы понравилось, — ответила Таня задумчиво.

— Я не про секс, а про преследователей.

Бисянка захохотала громко, от души; так, будто ей анекдот смешной с неожиданной концовкой рассказали.

Подождал недоуменно и сказал вполне обиженно:

— Че ржешь, как кобыла? Поделись смешинкой, может, и я повеселюсь.

— Не-э-э… — только рукой махнула. — Ой… Ой… Не могу… Как представила…

И опять смеется заливисто, на спину упала и ногами болтает.

Шлем пробковый скатился с ее головы и отлетел в сторону. Пришлось вставать и идти за ним. Возвращать его на эту непутевую голову. Впрочем, очень красивую.

За это время Таня успела подавить приступ смеха, сжимая руками живот. Но на глазах все еще выступали слезы от смеха. Хороша! И намотанный на голову шемах картины не портит.

— Жор, ты не обижайся, — голосок ее стал несколько виноватый, — но я, как представила, что ты тут на меня взгромоздился и пыхтишь, а на тебе пыхтит мишка. Такая любовь втроем на природе. Ой, не могу, — и снова смеется.

— Какой Мишка? — Я ничего не понял в ее спиче. — С кем втроем?

— Медведь местный, серый, про которого нам буры за пивом рассказывали. Не помнишь, что ль? Ну тормоз…

Новая Земля. Плоскогорье между территорией Ордена и Южной дорогой.

22 год, 33 число 5 месяца, пятница, 18:49.

Когда вернулись на место «стоянки человека», то обнаружили вполне себе приличный лагерь для пикника между автобусом и палаткой. Даже с тентом над «керогазами», которых пыхтело уже сразу три. Такое ощущение появилось, что девочки тут надолго решили обосноваться.

Переглянулись с Таней и плечами пожали. Козе понятно, что завтра с утра отсюда уедем, зачем в этом случае городить такие сложные уборные? Одно объяснение: молодые, энергию некуда девать. Тут Ингеборге надо поставить плюсик — направила эту энергию в мирные цели. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в подоле не принесла.

Однако часовые бдели и нас окликнули грамотно, когда мы их уже прошли, не заметив.

Объявил Дюлекан за хорошую службу «благодарность с занесением в личное дело». Та только переспросила с вызовом:

— А в личное тело когда заносить будешь?

И эта туда же. Осталось только буркнуть: