Кесем-султан. Величественный век - Ширин Мелек

– Потом узнаешь, солнце мое. Пока пойми, что прабабушка тоже в курсе этих дел, так что сбрасывать ее со счетов, когда принимаются решения… недальновидно.

Башар задумчиво кивнула. Кольнула было сердце обида – муж явно не до конца доверяет, скрывает семейные тайны, – но быстро прошла. Ну, не доверяет… пока. А что, он вот так сразу девчонке, которая в клане без году неделя, должен открывать все сундуки со скелетами? Славная же выйдет картина! И вылетит Доган после этого из клана за безрассудное поведение с такой скоростью, с какой даже стрижи не летают. То есть нет: из родового клана не вылетают. Хорошо, если в живых оставят… его. А вот насчет молодой жены могут возникнуть очень нехорошие вопросы.

Доверие – его заслужить надо. Башар всегда была нетерпеливой, но умела почувствовать момент, когда стоит остановиться, не мчаться во весь опор, закусив удила.

Что ж, раз доверие следует завоевать – будем завоевывать. И осаду проведем по всем правилам, с чувством, с толком, с расстановкой. Тем слаще окажется миг, когда крепость падет.

– В моем роду тоже были женщины, не выслушать мнения которых при принятии важных решений считалось безумием, – усмехнулась Башар, и Доган мгновенно просиял в ответ белозубой усмешкой. – Как я понимаю, прабабушка твоя именно из таких.

– Ох, сердце мое, она и вправду из таких! Если и существуют на свете такие женщины, то это именно прабабушка Джанбал, клянусь Аллахом! И они с прадедушкой Джанбеком… ну… присматривали за нами с самого детства. Говорили, будто у нас необычная судьба, и все пока сбывается, видишь, сердце? Ты со мной, ты мне жена – да я один, кому так сказочно повезло!

– Да уж, пока что ты у меня единственный муж! – расхохоталась Башар.

«Надеюсь, что так оно и останется», – подумала она, не сказав вслух, чтобы поддразнить Догана. Но тот, похоже, сердцем почуял то, о чем жена умолчала, потому что улыбнулся ласково и так сладко, что у Башар дух занялся. Пару мгновений смотрели они друг на друга, забыв обо всем, затем Доган встрепенулся:

– Но я же не досказал тебе. Медальон и кинжал, о которых я говорил тебе, их ведь прабабушка в руках еще как держала. Медальон носила много лет, кинжалом даже дралась, а затем от нее он достался шахзаде Баязиду! Ну, подробностей я уже не упомню, прости, лучшая из женщин, захочешь – ее саму расспросишь.

«И расспрошу в свой срок, – подумала Башар, тихонько гладя кончиками пальцев широкую ладонь мужа. – Конечно, расспрошу, глупый ты мальчишка, мой мужчина!» Такие вещи могут забыть смелые воины, вся жизнь для которых – единый миг, а воздух борьбы подчас пьянит не хуже запрещенного Аллахом вина. Но женщины, хранительницы очага, хранительницы памяти рода, о подобных вещах должны знать. Знать, помнить, передавать другим, чтобы память не угасала. Чтобы всегда, в любой миг, можно было объяснить мужчинам-защитникам, от чего именно следует защищать семью.

– Ну хорошо. – Поправив сережку в левом ухе, Башар с деланой строгостью нахмурила брови. – Так мы пойдем к этим уважаемым джан-патриархам или дома останемся? А то я уже заждалась встречи с ними!

Доган ухмыльнулся плутовато, точно подросток (да ведь вправду так!), и протянул юной жене руку.

* * *

Дом, в который он привел Башар, ничем особенным не выделялся среди других домов этого квартала: каменный, покрытый белой краской, высотой в три этажа, балконы второго и третьего чуть выдаются вперед, образуя своеобразный портик. На заднем дворе наверняка небольшой садик, скрытый от глаз посторонних, может, даже фонтан. В Истанбуле такие дома совершенно не редкость.

Планировка внутри тоже была традиционной: дом делился на две части, мужскую и женскую. Но вот то, что Башар тут же, вместе с мужем, провели на мужскую половину, выбивалось из общего хода жизни. Впрочем, Доган никакого беспокойства по этому поводу не проявил, а чернявый улыбчивый слуга и вовсе, казалось, воспринимал подобное как само собой разумеющееся. Так что Башар тоже решила не волноваться. Конечно, легче решить, чем справиться с тревогой, но тут уж действительно сказалась долгая гаремная практика.

Внутри дом тоже казался самым обычным. Мебели, согласно здешним традициям, здесь почти не было – ее заменяли пушистые ковры и подушки. Маленький серебряный кофейный поднос на тонких изогнутых ножках стоял посреди комнаты, а возле него сидела женщина.

И вот она-то сразу напомнила Башар королеву Елизавету.

Черты лица женщины уже давно утратили красоту – как-никак Джанбал разменяла восьмой десяток лет. Но вот глаза были необыкновенными. Они почти не выцвели, сохранив ясность и проницательность. И пускай лоб пошел морщинами, подбородок стал дряблым и дрожал, а провал рта смотрелся и вовсе жутко, но эти внимательные, спокойные глаза искупали многое.

– Что, дочка, смотришь? И как я тебе? – внезапно спросила женщина, и Башар откликнулась, не раздумывая, почти слово в слово сказав то, что давным-давно говорила другой женщине:

– Вы достойный человек, госпожа. Страшный враг и верный друг.

Джанбал некоторое время молчала, а рот ее двигался, словно пережевывал что-то. Затем старуха усмехнулась:

– Молодая, а приметливая. Бек, как она тебе?

Из тени выдвинулся старик – плечистый, кряжистый, одетый просто, но добротно. Невысокий – пожалуй, ростом со свою сестру, – но производивший впечатление чего-то неизмеримо древнего: крепости, веками стоящей на утесе, или, может быть, даже самого утеса, величественной горы, корнями вросшей глубоко в землю. Настоящий патриарх огромного семейства.

– Она хороша, Бал, – сказал старик. – Она и впрямь хороша. Достойна своего имени.

И Башар, сама толком не понимая почему, просияла счастливой детской улыбкой.

* * *

Махпейкер («Нет, Кёсем!» – почти раздраженно напомнила она себе свое новое имя) с интересом наблюдала, как идут по саду Доган с женой и Картал. Совсем парни возмужали, настоящими мужчинами сделались… И Догана теперь сразу можно отличить от Картала – то ли достойная жена действительно становится крыльями для супруга, то ли просто заважничал, обретя семью. А Башар выглядит по-прежнему: уверенная в себе, улыбчивая, обманчиво хрупкая, хотя внутри – сталь. Впрочем, и сталь, бывает, плавится, и случается это, когда Башар смотрит на мужа. Тогда в ее глазах плещется целое море нежности.

Если Ахмед не может или даже не хочет знать всего, то она, Кёсем, должна. Ее нынче называют Кёсем-султан, а значит, теперь ей открыты все секреты гарема. Но вот за крепкие стены она уже не вылетит никогда. Не птица – султанша. Стало быть, нынче ей нужны верные друзья не только в гареме, но и за его пределами.

Как же хорошо, что Башар нашла свое счастье с Доганом! Она, Кёсем, могла бы быть так же счастлива с Ахмедом, но… кажется, не сложилось и не сложится уже никогда. Или все-таки сложится? Ведь султан приходит к самой любимой своей наложнице, и строгое правило «одна женщина – один сын» вновь нарушено в султанском гареме: ради нее, Кёсем, нарушено! Так, может, все-таки…