Кот, который ходил сквозь стены - Роберт Хайнлайн

– Ты – солдат?

– Не совсем. Агент.

– Гм… agente provocateuse?[56]

– Ну… вроде того, – криво усмехнулась она. – Скорее, наверное, agente amoureuse[57]. Правда, мне не говорили, что я должна в тебя влюбиться – только выйти за тебя замуж. Но я действительно в тебя влюбилась, Ричард, и, возможно, это угробило мою карьеру агента. Я должна доложить о провале. Ты со мной? Пожалуйста!

С каждой минутой я понимал все меньше.

– Гвен, с каждой минутой я понимаю все меньше.

– Тогда почему ты не даешь мне все объяснить?

– Гм… Гвен, это невозможно объяснить. Ты утверждаешь, будто ты – Хейзел Стоун.

– Так и есть.

– Черт побери, я умею считать. Хейзел Стоун, если она все еще жива, давно перешагнула столетний рубеж.

– Совершенно верно. Мне далеко за сто, – улыбнулась она. – Так что я совратила младенца, дорогой.

– Ради всего святого! Послушай, дорогая, последние пять ночей я провел с тобой в постели. Ты удивительно горяча для старой кошелки!

– Спасибо, дорогой, – усмехнулась она. – Этим я обязана овощной смеси Лидии Пинкхэм[58].

– Правда? Патентованная панацея убрала кальций из твоих суставов, вернув его обратно в кости, разгладила морщины на лице, восстановила гормональный баланс и прочистила артерии? Закажи мне целую бочку, а то я что-то прихожу в упадок.

– Миссис Пинкхэм пользовалась помощью опытных специалистов, дорогой. Ричард, если ты позволишь мне доказать это посредством отпечатка пальца на Декларации Независимости, твоему разуму откроется правда, пусть и весьма странная. Жаль, я не могу предложить тебе идентификацию по образцу сетчатки… но тогда мою сетчатку не фотографировали. Но есть отпечаток пальца. И группа крови.

Я ощутил легкую панику – как поступит Гвен, когда ее фантазии рассыплются в прах? И тут я кое-что вспомнил.

– Гвен, Гретхен что-то говорила о Хейзел Стоун.

– Да, говорила. Гретхен – моя праправнучка, Ричард. Я вышла замуж за Слима Лемке из банды Стоунов, когда мне исполнилось четырнадцать, и в день земного равноденствия две тысячи семьдесят восьмого года родила своего первенца, мальчика, которого назвала Роджером, в честь моего отца. В две тысячи восьмидесятом родилась моя первая дочь…

– Погоди. Ты говорила, что, когда я командовал спасательной операцией, твоя старшая дочь училась в университете имени Персиваля Лоуэлла.

– Это все из тех трех коробов вранья, Ричард. На самом деле там училась моя внучка. Так что я все равно тебе за это благодарна. Но мне пришлось подправить детали, чтобы соответствовать видимому возрасту. Первую мою дочь назвали Ингрид, в честь матери Слима… а Ингрид Хендерсон назвали в честь ее бабушки и моей дочери, Ингрид Стоун. Ричард, ты не мог догадаться, как мне было тяжело тогда, в «Высохших костях»: впервые встретить пятерых кровных родственников – и не иметь возможности в этом признаться.

Но я не могу быть бабушкой Хейзел, если я Гвен Новак. Я ни в чем не призналась… и такое случается не впервые. У меня множество потомков – за сорок четыре года, от первых месячных до климакса, я родила шестнадцать детей от четырех мужей и троих посторонних мужчин. После смерти четвертого мужа я перебралась к своему сыну, Роджеру Стоуну, и снова взяла фамилию Стоун.

Я воспитала четверых детей Роджера от его второй жены – она медик, и ей нужна была бабушка, которая возится с внуками. Я женила троих из них, кроме младшего, который теперь работает главным врачом в больнице на Церере и, возможно, никогда не женится – потому что красив и эгоистичен и верит в старую мудрость: «Зачем держать корову?»

А потом я начала принимать овощную смесь, и вот она я, вновь способная рожать и готовая растить очередное потомство. – Она улыбнулась и погладила себя по животу. – Давай вернемся в постель.

– Черт побери, распутница, это ничего не решит!

– Да, но это отличный способ провести время. И порой помогает остановить кровотечение. Кстати, если Гретхен появится снова, я больше не буду вмешиваться. Мне просто не понравилось, что моя праправнучка не дает нам провести медовый месяц. Нам и так помешали многие люди и события.

– Гретхен еще ребенок.

– Уверен? Физически она созрела, как созрела я к четырнадцати годам… когда вышла замуж и сразу же забеременела. До замужества я была девственницей; Ричард – здесь это случается чаще, чем где-либо еще. Мама Мими обращалась со мной очень строго, а мама Вайо не спускала с меня глаз. Впрочем, меня не слишком тянуло на сторону: семья Дэвис принадлежала к высшему обществу Луна-Сити в те дни, и я радовалась, что они меня удочерили. Любимый, я больше не стану рассказывать о себе, пока ты не увидишь мою подпись и мой отпечаток пальца на Декларации. Я вижу, ты мне не веришь… и чувствую себя униженной.

(Что делать, когда жена настаивает? Супружество – величайшее из искусств… если все идет удачно.)

– Милая, я вовсе не хочу тебя унизить. Но я не умею сравнивать отпечатки пальцев. Впрочем, есть и другие варианты. Та вторая жена твоего сына Роджера – она жива?

– Более чем. Доктор Эдит Стоун.

– В таком случае здесь, в Луна-Сити, должна иметься запись о ее браке с твоим сыном, и… Это не тот Роджер Стоун, который был мэром?

– Да. С две тысячи сто двадцать второго по две тысячи сто тридцатый. Но он улетел с Луны в две тысячи сто сорок восьмом.

– Где он сейчас?

– В нескольких световых годах отсюда. Эдит и Роджер эмигрировали на Фиддлерс-Грин. Из этой ветви семейства тут никого не осталось. Ничего не выйдет, дорогой. Ты ведь ищешь того, кто опознает меня как Хейзел Стоун?

– Ну… в общем, да. Я думал привлечь доктора Эдит Стоун в качестве эксперта и беспристрастного свидетеля.

– Гм… это возможно даже сейчас.

– Каким образом?

– Группа крови, Ричард.

– Послушай, Гвен, в группах крови я немного разбираюсь – у военных без этого никак. Я следил за тем, чтобы этот анализ сделали каждому в моем полку. Группа крови может показать, кем ты не являешься, но не может подтвердить, кто ты такой. В полку не так много людей, но даже очень редкая группа, АВ-отрицательная, встречается неоднократно – у одного из двухсот. Я помню: у меня как раз такая.

– А у меня О-положительная, самая распространенная, – кивнула она. – Но это еще не все. Если проверять на все тридцать с лишним вариантов, окажется, что кровь человека так же уникальна, как отпечаток пальца или узор сетчатки. Ричард, во время революции погибло множество наших, поскольку никто не знал их группу крови. Мы умели переливать кровь, но безопасного донора можно было найти лишь с помощью перекрестных проб, и это порой тянулось слишком долго. Многие наши раненые – нет, даже большинство – погибли из-за того, что им не успели найти донора.