На крыльях. Музыкальный приворот - Анна Джейн

– Это как? – заинтересовался синеволосый и даже почти проснулся.

– Это так, как люди.

– А мы что, нелюди? – уточнил парень, выводя Журавля из себя.

– Вот же черт поганый, – сплюнул дядя Витя, позабыв, что дома. – Как люди – это значит, вы сыграете нормальную свадьбу. Торжественную. С гостями в полтыщи и лимузином. Чтобы конкуренты не думали, что Журавль – нищеброд, который своей дочери свадьбу не может справить! Да черта с два! Свадьба будет и будет шикарной.

– Я – пас, – тотчас поднял руки Келла.

– Ты свинопас, – не любил, когда ему перечат, Виктор Андреевич. – Устроим выездную церемонию. Я им всем, – погрозил мужчина кулаком, – покажу!

– Вы, папа, потише. А то не видать тетушке Эльзе фотоотчета, – знал, на что надавить синеволосый. Журавль-старший смекнул это и тотчас поменял тему разговора:

– Ты там чем, кстати, занимаешься, Ефим Александрович? На балалайке брынчишь? – подзабыл Виктор Андреевич.

– На ударных, – широко зевнул Келла.

Журавль пожевал губы и пристально пригляделся к зятю.

– Не лучший вариант для моей дочери, – пробурчал он. – Но за творческую интеллигенцию сойдешь. Попросим Радова тебя попиарить.

– Да не надо пиарить, па, он и так известный! – весело воскликнул Сережа, который, как и все Журавли, не мог долго унывать.

– И кровь у него дворянская, – многозначительно сказала Ирка, слышавшая о семейном древе Келлы от сестры.

– Уже лучше. С паршивой овцы хоть шерсти клок, – справедливо решил дядя Витя. – Родители-то у тебя где, Ефим Александрович? Как зовут, чем занимаются? И какие гонорары получаешь, музыкантишко?

И Келла поморщился, поняв, что попал.

Зато на лице его расцвела самодовольная улыбка, когда спустя час на лестничной площадке провожающая его Нинка взяла за руку. В эти утренние часы было в ней что-то особенное, воистину королевское: не надменное, а статное, не гордое, а преисполненное достоинства. Взгляд ее был светлым, лучистым, спокойным, и Келле показалось вдруг, что эта девушка – действительно, королева. Знающая себе цену. Недоступная простым смертным. Особенная.

За таких, как она, хотелось драться. Таких нужно было завоевывать. И за таких можно было погибать.

Естественно, погибать Келла из-за Королевы не собирался, он вообще был человеком крайне жизнелюбивым, но отчего-то именно в это утро он понял, как сильно его тянет к ней.

Нина не говорила слов благодарности, но этот ясный взгляд ее многого стоил. И Келла улыбнулся вдруг, поймав этот взгляд и любуясь лицом девушки.

– Безумие, – произнес он, поправляя темную прядь, упавшую на ее лицо. – Я влип.

– Влип, – согласилась Нина.

– Зря мы сегодня убегали от твоего малыша, – усмехнулся Ефим. – Твои предки все равно обо всем узнали. А так я мог вломить ему.

– Мог, – вновь согласилась она, не отрывая от него взгляда.

– Но было весело. Когда твой фазер открыл шкаф, я думал, сдохну от смеха, – широко улыбнулся парень.

На это Нина ничего не ответила, а Келла отпустил ее руку.

– Пойду, – сказал он.

– Иди, – кивнула она. И тон Нины был таким, как будто бы девушка точно знала, что Ефим никуда от нее не денется.

Уйти – просто так, без лишних слов – оказалось сложно.

Его к ней слишком тянуло.

– Эй, Журавль, – окликнул синеволосый ту, которая словно в насмешку судьбы, стала его женой.

– Что? – повернулась Нина, пальцы которой уже коснулись дверной ручки.

– Ты не только красивая, – сказал Ефим.

Девушка удивленно на него посмотрела.

– Мне нравится, как у тебя тут, – приложил он кулак к левой стороне груди, – горит. Ярко. Не коптит. Я не умею красиво говорить, – улыбнулся он – и Нина впервые видела на его лице такую вот смущенную улыбку. – Но это правда.

Келла не остался бы самим собой, если бы не добавил хлесткое нецензурное словечко – наверное, от нервов.

Нина вдруг подошла к нему, молча взяла за ворот куртки – совсем не по-женски, и стала целовать. Не мог же он ей не ответить?

И ему оставалось лишь заключить девушку в объятия.

За дверью квартиры Журавлей в это время было весьма оживленно.

– Дай мне его убить, – шептал яростно Виктор Андреевич, видевший, что происходит на площадке через глазок. Ему хотелось взять Зелибобу за шкварник и проволочь по земле метров триста рылом вниз, чтобы земельки поел.

– Не лезь ты к ним, – уговаривала его Софья Павловна. Она куда лучше понимала происходящее. И видела, какими глазами на Келлу смотрит дочка. Наверняка влюбилась, что бы ни говорила.

– Тянет к моей Ниночке свои грязные похотливые ручонки! – продолжал Виктор Андреевич возмущенно.

– По-моему, Нина сама их первой протянула. Пойдем-ка спать, дорогой, – решила его супруга. – Оставь их в покое. Завтра тяжелый день.

– Уже сегодня, – любил во всем точность Журавль-старший.

И супруги покинули прихожую. В этот же день на рабочем месте дядя Витя, наконец-таки, решил узнать, что же все-таки за группа «На краю», в которой играет его будущий нерадивый зять.

– Знаешь группу, «На краю» называется? – строго спросил он одного из админов – молодого паренька с растрепанными волосами, который как раз пришел посмотреть, что за проблемы с Интернетом у директора и быстро восстановив сеть – оказалось, что кто-то вырубил роутер.

– Знаю, – боязливо ответил админ.

– И как тебе? – еще более строго спросил дядя Витя.

Администратору эту группа давно нравилась, и он даже бывал на нескольких концертах, однако что сказать гендиректору, он понятия не имел. Лишь неопределенно пожал плечами.

– Неплохо, – промямлил он.

– Хорошую музыку играют? – не мог отстать дядя Витя.

– Вам не понравится, – вздохнул админ.

– Это почему? – возмутился Виктор Андреевич, почувствовав, что его считают замшелым и отсталым.

– Она, как бы сказать… Тяжелая.

– Я, между прочим, старой гвардии. Рок – моя юность, – гордо сказал дядя Витя. – Так, говоришь, они популярны?

– Да, – не понимал админ, чего от него хочет гендиректор, у которого опять, видимо, что-то заклинило в голове. И зачем-то добавил: – Записывают в Берлине новый альбом. Они и в Европе популярны.

То, что Синий действительно популярный, стало для дяди Вити сюрпризом – он-то думал, что эта наглая морда с пирсингом играет с какой-нибудь никчемной кучкой неудачников в гараже да выступает в затхлых местах два раза в год. А тут вон оно что! Их и в Европах слушают! Глядишь, и не такой уж этот огрызок общества нищеброд.