Аллегро - Владислав Вишневский

Девушка от неожиданности вздрогнула, когда к её миниатюрной «форд ка», от тротуара, дружески улыбаясь, торопливо бросился крупного сложения военный, в форме. Ждал там похоже. К счастью, в руках у него ничего внушающего опасность не было, и это несколько успокоило девушку. К тому же, она узнала его, это был заместитель дирижёра того, вчерашнего военного оркестра, старший прапорщик… Фамилию Гейл, к сожалению, не помнила. Помощник дирижёра он или его заместитель. На второй трубе играет. Хороший музыкант, грамотный, техничный. А фамилию… Нет, не помнила. Русские фамилии вообще без визитной карточки запомнить трудно, как немецкие, китайские… Что-то каркающее на слух, помнила, непривычное. Но старший прапорщик он. Это знала точно. И этого достаточно тогда было — сейчас… Она ещё приветливее улыбнулась старшему прапорщику, в ответ на его широкую старшинскую улыбку.

Старшина Хайченко мгновенно вычислил её подъезжающую машину, не прозевал, мгновенно и бросился к ней, чтоб не упустить, вдруг да с испугу и газанёт. Согнувшись и заглядывая в боковое водительское окно, радушно улыбаясь, он одной рукой уцепился за ручку двери, чтоб без него не уехала, другой рукой постучал в стекло. Вежливо постучал, но настойчиво, как Кобзев наставлял.

— Оу!.. Хай, сэр! Монинь! — услышал он ласково воркующее в опустившемся стекле, увидел её лучезарную улыбку. — Найс сюпрайз! — продолжала радоваться девушка, видимо появлению старшины. — Хау а ю? Вот зэ мэте?

Если откровенно, не для Гейл, не для прессы, старшина себя чувствовал плохо, даже очень не очень. Во-первых, не выспался потому что, во-вторых, плохо побрился, в третих и четвёртых, рубашку не сменил, брюки не погладил… Так ведь с двух часов ночи на ногах. Дежурный по части около двух ночи его вызвонил. В постели достал.

Пряча усмешку и неуверенность в строгий тон, майор Митрохин заявил сонному Хайченко: «Константин Саныч, спишь, да? — беспардонно спросил, и так же без подготовки, беспардонно бабахнул. — А ты знаешь, что твои музыканты на плацу сейчас строевой ходят, нет?» Хайченко показалось, что конечно же он ещё спит, что это только приснилось, мозг отказывался понимать такого рода грубые, не сказать гнусные шутки. Но голос майора заставил его вынырнуть из неприятного сна, заставил сосредоточиться… Лучше бы не просыпался… «Как ходят? — тупо переспросил он, стараясь уловить или пьяные нотки в голосе, либо шутку. — А который час?» — спросил он. «Около двух уже, без десяти, — с готовностью сообщил в ухо Митрохин. — Утро!» «А!», — услышав точное время, старшина автоматически отключился. Несознательно отключился, предохранительное реле так в человеке сработало. Но, к сожалению, майор Митрохин был трезв, потому что был точно в наряде, точно при исполнении, звонил точно с КПП, и точно не шутил. Не понимал майор ночных прогулок музыкантов по плацу. Как это? С чего? К тому же без предупреждения?! Для себя, как для офицера вообще и для дежурного в частности, сделал предупреждающий шаг в нужном направлении, подстраховался. Мог командиру полка сразу доложить, благодарность получить, но это бы «звучало» не долго, не медаль. Предупредить дирижёра или старшину — большего могло стоить. В армии взаимовыручка дорогого стоит. Начал с последнего.

Сонного Хайченко наконец пробило, он похолодел. Понял возникшую грубую персональную ответственность. Как в том рапорте: «Мы в ответе за всё, что делают наши дети». Но если в рапорте только декларации, то здесь, в его старшинской службе, всё абсолютно конкретно! Потому что армия! Шутки, естественно, в сторону…

Он естественно вскочил. Попутно оделся и… Всю ночь потом в полку колбасился, вернее — колбасились. Правильнее будет сказать — мудрили-придумывали, репетировали-тренировались. Теперь он приказ выполнял. Товарищи поручили.

— Хай, хай, здравствуйте… — смело варьируя чужими иностранными словами, путаясь в них, лепетал американке старшина. — Я это, за вами госпожа лейтенант… Ком цю мир. Скорее поехали. Нас ждут… — для пущей доходчивости жестикулировал руками, языковую абракадабру сдабривал улыбкой и бодрыми, ласковыми, но требовательными обертонами в голосе.

Гейл это и видела и, главное, как музыкантша, слышала напряжённый, спрятанный подтекст. Пока ответно улыбалась, силилась понять смысл непонятных для неё слов, смысл непонятной просьбы. Хайченко, вдобавок, как для глухонемой, показывал ей руками, чтобы она заканчивала размышлять, переставала глазки строить, скорее выходила из машины. Она вроде поняла, о чём он её просит, кивнула головой и тронулась с места, благо проезд для неё освободился. Въехала под застывший вверху шлагбаум, двинулась на стоянку. Константин Саныч, всё так же держась за окно, дипломатично улыбаясь, бежал рядом, не отцеплялся, сопровождал, как «ребята» приказывали-наставляли. Машина остановилась. Константин Саныч галантно открыл дверь… Помогает даме выйти, захлопнул дверцу, и, неожиданно для Гейл подхватил её под руку, почти понесёт в обратную сторону.

— Увот зэ мэте, сэр? — с приклеенной улыбкой изумилась она.

— Одну минуточку, госпожа лейтенант, — потея от страха за свои бесцеремонные действия, с улыбкой, по-русски отвечал ей Хайченко. — Не волнуйтесь. Нет проблем. Всё в порядке. Мы быстренько. Всё будет хорошо. Приказ командования.

— Стопт-стопт! — деликатно пыталась сопротивляться Гейл. — Ай доунт андерстенд… Ноу зиз вей… Тэн о, клок, нау! Ай-м вери бизи!

Игнорируя всяческие её бизи-визи, слегка приобняв за талию, легко преодолевая сопротивление, Хайченко почти нёс девушку. Она продолжала передвигать ножками в красивеньких своих форменных туфельках, но могла бы и не стараться. Со стороны легко можно было понять, — двое влюблённых решили вдруг срочно уединиться или в ЗАГС побежали. А почему и нет? Если надо и очень хочется, пожалуйста. Им и не помешали. Даже и не оглядывались на них! Возможно их общие улыбки не допустили.

— Вы не бойтесь, Гейл. Ноу проблем, — забалтывал, не давал ей говорить Хайченко. — Всё в порядке, всё о кей! Мы сейчас, быстренько. Вот тут наша машина, за углом… Сюда… Сейчас…

Они уже выбежали на улицу, чуть пробежали по ней, свернули за угол, подбежали к жёлтому такси, «Волга», припаркованному возле тротуарного бордюра. Оной рукой дёрнув ручку дверцы, другой подсаживая спутницу, Хайченко наконец упал с ней рядом, на заднее сидень, захлопнул дверь.

— Уфф! — выдохнул он. — Ну, слава Богу! Гони, шеф. Быстро! — начальственно приказал водителю.

Тот, через плечо косился опасливо.

— Куда?

— Как куда? — оглядываясь по сторонам, изумился Хайченко, застыл, тупо глядя в наглые, пустые глаза водилы. — Тебе же сказали — туда и обратно… Заплатили же! Ну?!

— Я не подписывался под криминал. — Отрезал водитель.

Услышав единственное знакомое на слух слово, Гейл сильно всполошилась.

— Оу!.. Вот дид хиз сэй, сэр? Вэа зиз крим, драйвэ? Рашен мафия? Вэа? Оу!.. Бомб?! Терроризм?

Тут и Хайченко испугался. Ситуация выходила из-под контроля, грозила не только провалом, но и международным конфузом. Главное, перед своими товарищами музыкантами Хайченко не должен был облажаться — доверили.