Грустничное варенье - Елена Вернер

Ей все-таки удалось ухватиться за уступ, и, пошарив ногами, она нашла, куда встать самыми носочками. Она не знала, что там, ниже, сколько метров пустоты может поймать ее, если она ослабит хватку. Лара прильнула к скале, вросла в нее, не смея шелохнуться.

«Неужели вот так? Так все и кончится?» — эта мысль устроилась в ее черепе, змеей свившись в кольцо с хвостом во рту. Змеиная кожа была холодна и поблескивала сталью.

И тогда Лара выдохнула свою единственную причину:

— Егор…

Кажется, это был крик. Или она кричала, пока падала — но лицо Егора тут же возникло за выступом, прямо над ее головой. К ней тянулась его рука.

— Лара. Держись. Хватайся за руку.

Не вопль, а — приказ.

— Да.

Несмотря на ответ, она почему-то не могла заставить себя отпустить скалу.

— Лара, сейчас ты отпустишь камень и правой рукой схватишься за мою руку. На счет «три», хорошо? Раз, два, три.

Ее тело в эту секунду, кажется, стало принадлежать Егору. По крайней мере, его оно послушалось, и на счет «три» правая рука Лары действительно разжала пальцы и ухватилась за его протянутую руку.

— Держу!

Лара почувствовала, как нечеловеческое притяжение, сильнее земной гравитации, тянет ее вверх.

Егор втащил ее на тропу, и они повалились в серо-желтую пыль. Он, тут же встав на колени и нависнув над Ларой, стал ее ощупывать и спрашивал, кажется, где больно. Она отвечала, сама себя не слыша, и только видела дырки на коленях и лохмотья, в которые превратилась ее футболка на животе и правом боку. Рваная ткань быстро пропитывалась кровью. Тогда Егор подхватил ее на руки и понес.

Когда ватная тишина схлынула, все стало как-то слишком громко — биение арефьевского сердца прямо над ухом, крики птиц. Потом накатились ощущения: тепло широкой груди, запах пота, кровяная влага под грудью и боль. Как по отмашке, начало болеть везде. И застучали зубы.

Они добрались до турбазы довольно быстро, хотя в лесу уже сгустилась тьма. Часть пути Лара преодолела сама, давая своему спасителю передышку. Кровь еще сочилась, сворачивалась, но не засыхала. В домике Егор уложил Лару на кровать и вышел, а вернулся с бутылкой водки и аптечкой из машины.

Полстакана водки, жидкость, хлынувшая по пищеводу, как огонь по бикфордову шнуру. Егор стащил с Лары футболку и джинсы, и она оказалась в одних только трусиках быстрее, чем осознала это. Но на смущение не осталось сил. Кусками ваты, смоченными в водке так, что с них капало, Егор смывал пыль, грязь и схватывающуюся кровь. От груди до выступа тазовой кости весь бок Лары был располосован, будто его стесали наждаком, с глубокой бороздой посередине, оставленной каким-то каменным выступом. Ладони, локти, колени — всех ссадин касались белые куски ваты, быстро становясь грязно-коричневыми. Лара шипела, едва сдерживаясь от вскриков, и, чтобы не так сильно щипало, Егор прерывисто дул на каждую ссадину. Ледяная водка в ранах будто вскипала.

Арефьев действовал умело, но не торопясь. И без лишней жалости. Не боясь причинить неизбежную боль, не боясь тронуть там, где еще выступает сукровица. Обработав все раны и ссадины на животе и ногах, он промазал их зеленкой и наложил повязку. Замечая, что дело идет к концу и особо серьезных повреждений нет, он замедлил движения, переводя дух.

И тогда Лара почувствовала это. Свою наготу. Из приоткрытого окна тянуло ночной прохладой и дымом от костра, и кожа, пока с нее улетучивалась водочная влага, покрывалась мурашками. Егор теперь смазывал смоченным в зеленке ватным тампоном ее грудь, небольшие ранки, которые затянулись бы и без его помощи. Но он продолжал касаться, мягко и ритмично, как завороженный, не в силах прекратить пытку. И каждое его прикосновение оставляло зеленый отпечаток на Лариной коже и тут же отзывалось внутри болью, смешанной с жаром. Новое прикосновение снова влекло за собой жар, как тягучий укол. И еще. И еще. Клавиши, каждая из которых заставляла Ларино тело звучать, гудеть в нижнем регистре.

Их взгляды встретились. Глаза Егора были черными, почти страшными. А в следующее мгновение очень близкими.

Поцелуй оказался безжалостным. Яростно, припадая друг к другу, как изголодавшиеся звери, они целовались, пожирая друг друга, чувствуя на губах ржавый вкус крови. Ларино тело горело и саднило все целиком, снаружи и, что невыносимее, изнутри, и она впечатывалась в Егора с единственным желанием утолить, унять это чувство, которое росло и росло, неудобное, горючее, мешающее дышать. Все плыло перед глазами, пока отчаянное сердце прокачивало по венам смесь крови, адреналина и спирта.

И когда свежие раны снова открылись, этого никто не заметил. Боль смешалась с наслаждением, острым и неукротимым. Эта ночь становилась лавиной, обрушившейся внезапно и неминуемо, огнем лесного пожара, в котором сгорали живьем два человека.

Лара проснулась еще на рассвете. На ее теле не было ни одного живого места, если судить по ощущениям. То, что уцелело после падения со скалы, помнило сильные, почти жестокие пальцы Егора: они до сих пор оставались на ее коже темными пятнышками синяков, на бедрах, на запястьях. Но еще никогда она не чувствовала себя такой восхитительно живой, опьяненной жизнью, с искристым, дистиллированным восторгом, налитым в нее до краев.

Подперев голову рукой, Лара с улыбкой смотрела на спящего Егора. Расслабленный, с разгладившимся лбом, который ничто в эту минуту не печалило и не тревожило, он казался обманчиво мирным, с растрепанной медовой шевелюрой, в которую она еще недавно вцеплялась обеими руками, притягивая к себе его лицо, со стрелами пушистых темных ресниц, отбрасывающих на скулы легкие тени, с твердыми, четко обрисованными губами. Над верхней губой виднелась засохшая кровяная капелька, и Лара поняла, что это ее кровь. Этот человек так же, как и она, так же, как и простыни в коричневых и зеленых пятнах, хранил следы их неистовой схватки, где было больше боли, чем любви. И вот теперь Егор спал, напоминая ей льва после охоты. На мгновение прикрыв глаза, она навсегда запомнила это знакомое дыхание с присвистом на выдохе.

Лара вылезла из-под одеяла, осторожно и чуть не повизгивая от каждого движения. Стараясь не издавать ни звука, закусив губу, оглядела себя в небольшом зеркале. Тело выглядело как поле боя, так что Лара быстро отыскала в сумке и надела на себя свитер с длинными рукавами и объемным воротником. Когда все следы минувшего скрылись под крупной акриловой вязкой, Ларе стало немного спокойнее. Для верности она проглотила пару таблеток аспирина из распотрошенной аптечки. Забрав сумку и фотоаппарат, Лара вышла из домика и побрела в сторону железнодорожной станции, охая при каждом резком шаге. Остаться с Егором она не могла.

Она шла, почти не замечая ничего вокруг, и перед глазами вставали картины ночи, болезненной, разбитой, перебинтованной ночи, пахнувшей кровью, диким лесом и дымом чужого далекого костра. У нее не было сожалений или стыда, более того, она все прокручивала невероятные сцены одну за другой, намертво вбивая их в память. Никогда прежде ей не доводилось испытывать таких испепеляющих, всепоглощающих чувств, и, может быть, в другой реальности это могло бы послужить началом чего-то большего. Но только не здесь и не вчера. Потому что вчера она развеяла над Байкалом Лилин прах. Потому что Егор был Лилиным мужем, а она — Лилиным близнецом.