Сиротки - Мария Вой

– Прекрати! – вскричала Шарка. – Ты снова врешь. Ян Хроуст давно мертв.

– Латерфольт тоже был мертв до недавних пор.

– Он со мной ни разу даже не заговорил о Даре. Ему все равно…

– Ха-ха-ха! – Морра рассмеялась, но быстро перестала, чтобы не спугнуть собеседницу. – Конечно, все равно! Перед новой войной, которую он собирается развязать, ему все равно!

– Какой войной? Они бегут от войны! Они защищают людей от коро…

– Посмотри на Тавор внимательнее. Что он производит, чем он живет? Почему все его жители вооружены? Зачем они собирают бывших рабов, варваров, фанатиков Тартина Хойи и недовольных со всей страны? Потому что это не город, Шарка! Тавор – военный лагерь, а военный лагерь рано или поздно отправляется на войну!

– Доброй ночи, Морра.

Шарка развернулась и бросилась было прочь, но вспомнила об обрыве и остановилась на краю. Даже колючий кустарник и пологий спуск не пугали ее так, как слова Морры. Надо скорей вернуться к себе. Зря она сюда пришла. Какая дура!

– Я сказала тебе свое настоящее имя.

Фраза догнала Шарку и ударила ее в спину, но она не обернулась.

– Даже Свортек его не знал! – твердил голос ей вслед. – Я сама назвала себя Моррой, когда приехала в Хасгут. Хотела, чтобы меня заметили. Хотела себе сильное имя и позаимствовала его у всеми забытой богини зимы и смерти…

– Очень интересно. – Шарка начала спускаться, цепляясь за ветки и корни.

– Тлапкой назвала меня моя бабка, Бликса. Она одна у меня осталась, когда я еще совсем маленькой потеряла мать. Мы жили в Верхозиме, деревне недалеко от Стрибра. Бабка была знахаркой, а может, ведьмой, она вправду творила чудеса и исцеляла людей, пока внезапно не исчезла. Полагаю, ее убили, но я так никогда и не узнала правду. Я была чуть младше тебя. Добрые односельчане выдали меня замуж за ублюдка. История про мужа и фретку, которую я тебе рассказала на берегу реки, – тоже правда! Шарка, ты знаешь обо мне настоящей больше, чем кто-либо…

Хруст веток и осыпающиеся под ногами камни заглушили голос Морры, а тусклое окошко потерялось за зарослями. Спуск казался бесконечным.

– Шарка, – позвал напоследок грустный голос Морры.

А может, это просто ветер прошелестел в сухих зарослях.

Дэйн за две недели успел обзавестись кучей друзей. Маленьких таворцев его немота не пугала, и Дэйн, который со своим языком рук всю жизнь довольствовался ролью бессловесного изгоя, наконец стал своим среди ровесников. Шарка спокойно позволяла ему пропадать в городе, потому что знала: едва Дэйн ей понадобится, всезнающие егери Латерфольта приведут его в мгновение ока. Поэтому, не обнаружив брата в своих покоях, она не обеспокоилась и легла в постель.

Однако Тарра тоже не вернулся.

Шарка долго не могла уснуть, прислушиваясь к шорохам и скрипам, чтобы не пропустить его шаги, но все-таки провалилась в сон, не дождавшись своего стража. Ей опять снился полет в теле огромной птицы, но на сей раз она камнем падала с неба вниз прямо на корабли, стоявшие на якоре у порта. С тех пор как они поселились в Таворе, море снилось ей почти каждую ночь. Корабли, которых она ни разу не видела вживую, тоже приходили в видениях, похожие на плавающие телеги…

Ее плечо сжали, и Шарка, вздрогнув, резко села в постели, едва не столкнувшись лбом с тем, кто ее разбудил.

– Эй, не переживай так… Ты среди друзей, никто тебя не преследует, забыла?

Латерфольт выглядел уставшим, словно не спал всю ночь, но при этом счастливым – улыбка так и норовила завладеть его лицом безраздельно. Шарка попробовала улыбнуться в ответ, но обида, подкрепленная словами Морры, не давала этого сделать. Егермейстер растерялся:

– Что-то слу… А-а-а-а! – Он пристыженно зажмурился, прячась от ее взгляда: – Шарка, прости, что не пришел вчера! Но я как раз хотел тебе рассказать, что нас всех так задержало!

Он схватил ее руку, без нежности, но со страстью, как мальчишка, который спешит показать необычную находку.

– Сегодня, это случится сегодня! – Волнение сделало обычно четкую, командирскую речь Латерфольта невнятной, словно у него выпали зубы.

– Что случится?

– Сегодня приедет… – Он задохнулся, собрался, перевел дыхание и, почти вплотную придвинувшись к Шарке, выпалил: – Гетман!

«Военный лагерь рано или поздно отправляется на войну», – некстати прошептал в голове Шарки голос Морры. Радость угасла на лице Латерфольта, когда Шарка в ответ на его новость лишь кивнула, словно он сообщил ей, что на обед будет суп.

– Ты наконец-то познакомишься с ним! – настаивал егермейстер. – Дэйн был в восторге, когда узнал. И с ним будут его люди, настоящие ветераны войн! Дети Хроуста, мои старые товарищи… О, Шарка, это будет потрясающее сборище, прямо здесь, в Таворе, после стольких лет!

Шарка встряхнула головой и широко заулыбалась.

– Я просто не знала, что сказать, Латерф! Ты ведь никогда толком о нем не рассказывал.

– Не хотел портить впечатление. – Егермейстер облегченно выдохнул и стал торопить Шарку, чтобы вылезала из постели и одевалась. – Пойдем, пойдем, у нас мало времени! Пора подготовиться!

Уже в коридоре он резко остановился, встал напротив нее и застыл – надолго, на целую вечность, пожирая Шарку глазами. Девушка замялась, не зная, куда отвести взгляд, и чувствуя, как ее раскрасневшееся лицо едва не плавится. Латерфольт понял, что хватил лишку, и отстранился, но все же тихо произнес:

– Этот день изменит все. Как и тот, когда я встретил тебя.

На лбах людей, нарядившихся в лучшие платья и доспехи, выступила испарина: солнце палило без жалости. Этот год подарил Бракадии раннюю жаркую весну, словно какая-то сила желала поскорее насытить людей энергией, пробудить от зимнего сна и бросить в жизнь.

Никто не смел пошевельнуться, хотя люди с самого утра стояли на площади между костелом и мостом Теобальда Великодушного. Последние минут двадцать, с тех пор как затрубили горны, им было велено застыть. Всем велено: дворянам на сооруженном для них амфитеатре; солдатам в тяжелых доспехах с оружием наголо; даже простолюдинам, собравшимся поодаль, на расходящихся от площади улицах и на мосту. Если бы не тревожно озирающиеся глаза, их можно было принять за статуи, которые какой-то безумный скульптор вырезал в течение многих тысяч лет и наконец выставил в самом сердце королевства во славу Бога.

Конечно, не вся армия собралась на парад. Но самые славные отряды пехоты, кавалерии, стрелков, алебардщиков, а также крылатые гусары Митровиц, рыцари Бракадии и Галласа и, главное, грифоны демонстрировали притихшим послам соседних Аллурии, Волайны и Срединной Империи свою мощь. Среди вельмож рассадили глав всех шестнадцати гильдий и их советников. Сами вельможи, каждый под флагом своего рода, не решались даже перешептываться, хоть и изнывали, бедняжки, от невыносимых условий. Их мучила не столько боль в мышцах, каменевших без движения, сколько растерянность: ни одна живая душа не знала, чего ожидать.