Потерянные поколения - Ив Престон

Зачем вообще потребовалось делать этот прозрачный потолок, если его почти все время держат закрытым?

– Потому что мы делаем вид, что никого нет дома. На всякий случай, – говорит Кондор, когда я произношу вслух свой вопрос.

Я замечаю, что это «окно в небо» делает наш бункер уязвимым, и Кондор со смехом говорит, что мое обучение в Корпусе дает о себе знать.

– Но ты ошибаешься, – продолжает он. – Согласно техническим описаниям бункера, купол Про све та, наоборот, чуть ли не самая прочная его часть. – Запрокинув голову, он смотрит туда же, куда и я. – Над ним работали несколько лет, представляешь?… Те, кто его создал… Они просто не могли позволить себе расстаться с небом, – прибавляет Кондор непривычно мягким голосом. – А вот мне пришлось, – не сводя взгляда с потолка, заканчивает он на выдохе, едва слышно, и я вспоминаю, что говорил мне Виктор.

Кондор – бывший летчик, птица, вырванная из своей стихии. Вот откуда такая тоска в его взгляде, устремленном вверх.

– Вы же сегодня могли пойти наверх, вместе с остальными, – говорю я и тут же осознаю, что говорю со Стратегом. – Ведь вы можете увидеть небо в любое время, разве нет? – Поворачиваюсь к Кондору лицом. – Вам же не требуется разрешение, чтобы выйти на поверхность.

Кондор опускает голову, переводя взгляд на меня. Он смотрит так, словно не может сообразить, кто перед ним, словно впервые меня видит.

– Это не мое небо, – медленно говорит он, и странная жалость проскальзывает в его взгляде. – Мое небо было синим. Синим и… – Его глаза вновь возвращаются к потолку Просвета, – бесконечно прекрасным.

Я застываю. Любые слова сейчас будут лишними. Но Кондор сам нарушает затянувшуюся паузу.

– А ведь ты тогда угадала про тюрьму, пташка, – говорит он, по-прежнему глядя вверх. – Хочешь знать, как я там оказался? Семь лет в антитеррористическом отряде, помнишь? – Дождавшись моего кивка, он продолжает: – На очередное задание нас отправили с заведомо ложной информацией. Едва выкарабкались, двое тяжело раненных, один позже умер в больнице. Поэтому я нашел того, кто отвечал за эту операцию, и мы… обстоятельно побеседовали. Кажется, мои манеры пришлись ему не по душе, а сотрясение и сломанные ребра испортили весь отпуск; он воспользовался связями, и против меня шустро сфабриковали какое-то дело, настолько нелепое, что… – Кондор разводит руками. – И что ты думаешь? Я рисковал жизнью ради блага Арголиса, и меня же упрятали в тюрьму, на каких-то полтора года, но все же… Это как пощечину получить! – сердито восклицает он. – И вроде не больно, но чувствуешь себя при этом паршиво.

– Вы же могли рассказать правду, – осторожно замечаю я.

– А еще я мог шантажировать мое руководство, которое с такой легкостью закрыло глаза на случившееся, и мы бы все пошли ко дну с этим кораблем, – криво ухмыляется Кондор. – Да после семи лет работы с засекреченной информацией я мог шантажировать кого угодно, но знаешь что? Мне это было уже не интересно. Я… разочаровался. Поэтому когда ко мне в тюрьму пришел человек и предложил освободить меня, вернуть в отряд, я отказался, сказал, сами разгребайте все это дерьмо, с меня хватит, мне и за решеткой неплохо, а сам спать почти не мог! – Он хмыкает. – Тесная камера, в которой даже окон не было – и это после бескрайнего неба… Было тяжело. Казалось, что стены сжимаются вокруг меня, что не хватает воздуха. – Кондор передергивает плечами. – Не самые приятные ощущения. Мне и здесь-то тошно просто потому, что тут слишком тесно… Я помню тот день, когда вышел из тюрьмы и снова мог дышать свободно… Я понятия не имел, что со мной будет дальше.

– И что же было дальше? – спрашиваю я и тут же жалею об этом, потому что Кондор напрягается.

– Эпидемия, – отвечает он ровным голосом. На его скулах на мгновение проступают желваки. – В тот же день, когда меня выпустили, вирус, созданный Турром, поразил первых детей. Отряд не справился. Не смог предотвратить угрозу, не смог остановить распространение… Оказывается, когда я отказался к ним вернуться, половина моих ребят сделала то же самое. Иногда я думаю, что бы было, если бы я согласился, если бы наш отряд остался в прежнем составе, может, мы бы смогли не допустить этот кошмар, устроенный Турром… – Кондору не удается подавить тяжелый вздох. – Выйдя из тюрьмы, я был свободен всего семь дней, но это была совсем невкусная свобода. Город был охвачен паникой, вирус распространялся стремительно. Здоровых детей изолировали в научном центре, там же велись разработки вакцины… А у того парня, который погиб на задании, осталась жена с ребенком. Ребенок был уже заражен, но еще держался. Я хотел помочь, отправился в научный центр, чтобы узнать, нет ли у них хотя бы пробного варианта вакцины… Там меня и застала новость о том, что на Арголис совершено нападение. Пришлось взяться за привычное дело, и мы с Министром разработали план эвакуации.

Кондор не просто Носитель Знания. И не просто Стратег – он тот, кто привел нас сюда. Вот почему его мнение так важно. Остается только один вопрос. И я его задаю:

– Откуда вы знали про это место?

– Уже бывал здесь прежде, – хрипло произносит Кондор, и я понимаю: вот оно, самое болезненное воспоминание. Но его лицо вдруг озаряется. – Кондор – это ведь даже не имя, – продолжает он после небольшой паузы, и я успеваю заметить на его лице мгновенную улыбку. – Это мой позывной. Я был даже младше тебя, когда отношения между Арголисом и Турром испортились окончательно. Мы знали, что война близко, и готовились к ней. Наши ученые совершенствовали имевшуюся технику, пытались изобретать новое оружие… Турр делал то же самое. А я увидел, как собирают один из экспериментальных истребителей, и понял: хочу летать. – Он вновь улыбается своему воспоминанию. – И пошел в летчики. Нас готовили быстро – война стояла на пороге, да и немного нас было, даже двух десятков не набралось бы, но больше и не требовалось. И я летал на том истребителе, – голос Кондора становится прерывистым, – столько летал… Он был совсем небольшой, но такой быстрый, такой маневренный и послушный…

Он замолкает. Взгляд его все еще прикован к потолку Просвета, но я знаю, что сейчас он видит нечто другое.

– И бесконечная небесная синева… – говорит Кондор, и странная в своей безмятежности улыбка застывает на его лице. – Настоящая эйфория, которая стала неотъемлемой частью моей жизни… Впрочем, полет и был моей жизнью. Все, кроме неба, утратило свое значение. Все, – он закрывает глаза, – даже начало войны.

Он опускает голову, его глаза все еще остаются закрытыми.

– Мы совершили всего девять боевых вылетов. У Турра самолетов было раза в три больше, но все – восстановленное старье, с нашими им было не сравниться… А потом погиб Терраполис, и… все сравнения потеряли смысл. А я потерял свое небо, – хрипло говорит он, и его голос наполнен страданием.

В Школе, на уроках истории, нам описывали последний день той войны между Арголисом и Турром. День гибели Терраполиса. Все началось с того, что исчез канал связи между городами. Последнее сообщение, которое и перегрузило систему связи, уничтожив ее, содержало вирусную программу. Эта программа подняла заграждения вокруг города и активировала все защитные экраны и фильтры. Когда до Арголиса добралась Волна, мы об этом даже не узнали. Наш город оказался полностью заблокирован на двое суток, отключить защиту не получалось, и сначала все подумали, что это атака Турра. Но потом удалось ненадолго восстановить связь с Турром, и оказалось, что у них происходило то же самое.