Первая леди. Тайная жизнь жен президентов - Кейт Андерсен Брауэр

= «Вам может не нравиться его политика или какие-то его заявления, но лично его было очень-очень трудно не любить».

По словам Рона, сына Рейганов, его отца невозможно было не любить. «Вам может не нравиться его политика или какие-то его заявления, но лично его было очень-очень трудно не любить». Нэнси, напротив, была «более колючей личностью», и он наблюдал, как его мать стала магнитом для критики, которая должна быть направлена на отца. Если люди не соглашались с президентом, они выражали свое разочарование, навешивая на первую леди ярлык беспощадного и бездарного человека, который стремится полностью контролировать ситуацию и не позволяет другим вмешиваться. Рон не уверен, взяла ли его мать это бремя сознательно или нет, но, сделав это, она защитила своего мужа от боли и приняла на себя роль громоотвода для его администрации. Рональд Рейган отчаянно хотел нравиться публике, и, конечно, это свойственно всем, но Нэнси была готова пожертвовать этим восхищением, чтобы стать его последним оплотом. И ей пришлось заплатить на это: по опросу института Гэллапа, проведенному в декабре 1981 года, у нее был самый высокий показатель неодобрения среди всех современных первых леди — 26 процентов.

Представление Хиллари Клинтон о том, что значит быть хорошей женой, разительно отличалось от понимания роли жены ее предшественницами. Она не желала довольствоваться присутствием на совещаниях Кабинета министров, — ей хотелось обрести право голоса и высказываться на заседаниях. Сначала она видела себя в качестве руководителя департамента внутренней политики в аппарате своего мужа, но консультант президента по опросу общественного мнения Стэн Гринберг убедил их, что такое решение будет катастрофически непопулярным. Личный секретарь президента по вопросам здравоохранения и социального обеспечения Донна Шалала и министр финансов Ллойд Бентсен предостерегали Клинтона от назначения Хиллари руководителем целевой группы по национальной реформе здравоохранения, которая открывала путь крупнейшей социальной программе с момента создания президентом Рузвельтом системы социального обеспечения. Хиллари возглавляла огромную бюрократическую команду, разработавшую план новой системы медицинского страхования, которая позволит снизить расходы и расширить охват. В ее задачу входило убедить законодателей и лидеров бизнеса в пользе этого плана. Тревожные сигналы прозвучали в Западном крыле, когда президент объявил о назначении своей жены всего через пять дней после инаугурации. Но президент знал, насколько сильно она хочет решить данный вопрос, и чувствовал, что должен дать ей важное задание в знак благодарности за ее поддержку в то время, когда ходили слухи о его романе с Дженнифер Флауэрс. (Флауэрс утверждала, что у нее была 12-летняя связь с Клинтоном в Арканзасе; спустя годы он признается, что это был единичный случай в 1977 году.)

Советники президента оказались правы, и предложенная Хиллари интерпретация роли первой леди не совпадала с ожиданиями большинства американцев. Опрос института Гэллапа показал, что после инаугурации в 1993 году Хиллари положительно воспринималась 67 процентами американцев. К июлю 1994 года только 48 процентов респондентов оценили ее благосклонно, при большом количестве утверждений, что она преступила грань, устроив свой офис в Западном крыле. Она пригласила группу женщин-репортеров на обед в Белый дом и поинтересовалась у них, как ей смягчить свой образ. «Я удивлена тем, как люди, кажется, меня воспринимают, — сказала она, обращаясь к группе, в которую вошли Мариан Беррос из газеты New York Times и Синди Адамс из газеты New York Post. — Иногда я читаю статьи и слышу о себе такое, что говорю себе «тьфу ты». Мне бы тоже она не понравилась. Это так не похоже на то, что я думаю о себе, и на то, что обо мне думают мои друзья». Когда Беррос написала статью «Хиллари Клинтон просит помощи в поиске более мягкого образа», которая появилась на первой странице New York Times, Хиллари пришла в ярость и потребовала извинения, утверждая, что обед не должен был записываться. «Я была ошеломлена, — сказала Беррос. — В этой статье не было ничего нелестного. Напротив. Я записала все это на диктофон, в том числе тот момент, когда она дала нам разрешение цитировать ее». Потребность Хиллари в контроле затмила статью и стала пищей для вечерних новостей.

Хилари хотела играть важную роль в принятии политических решений, но когда ее план медицинского обслуживания не получил одобрения в Конгрессе, а демократы потерпели сокрушительное поражение на промежуточных выборах 1994 года, она решила покидать Вашингтон как можно чаще. У нее был «предел в две сотни миль», по словам ветерана-корреспондента австралийской службы новостей ABC News Энн Комптон, которая писала о Клинтонах. В Вашингтоне Хиллари оставалась неприступной твердыней, но чем больше она удалялась от столицы, тем становилась более открытой. Хиллари любила зарубежные поездки, особенно совместные путешествия с Челси. У прессы было много времени для личного общения с ней во время таких поездок, когда они сидели и действительно разговаривали, почти всегда без записи. «Как только мы возвращались домой, опять воздвигались политические стены отчуждения», — вспоминала Комптон. Эти проблески доступной Хиллари были столь востребованы впоследствии, что репортеры настойчиво требовали, чтобы их взяли в зарубежные вояжи. Вокруг ее первой поездки за границу, по словам ее тогдашнего пресс-секретаря Нила Латтимора, возник такой ажиотаж, что он вынужден был поместить журналистов в багажное отделение и попросить их выгрузить из самолета часть вещей, потому что лайнер был перегружен. (Избыточный багаж был помещен в отдельный запасной самолет.)

Еще будучи первой леди, Хиллари решила баллотироваться в Сенат. В это время ситуация вокруг Белого дома улучшилась, так как нападки на Билла по делу Моники Левински утихли. «Она ударила бы его сковородкой, окажись она под рукой, — говорит Сьюзен Томазес, подруга Хиллари, — но не думаю, что она когда-либо помышляла уйти от него или развестись с ним». Члены внутреннего круга Хиллари утверждают, что идея баллотироваться в Сенат исходила от конгрессмена от штата Нью-Йорк Чарльза Рейнджела, но, очевидно, независимо от того, кто высказал эту мысль первым, ее не пришлось долго уговаривать. Президент Клинтон исподволь подталкивал ее баллотироваться: он знал, что, по меньшей мере, многим обязан. В интервью журналу Talk в 1999 году Рейнджел сказал: «Он (Клинтон. — Авт.) был тем человеком, кто задал большинство вопросов о том, как она может победить. На его лице читалась вина. Любой мужчина предпринял что-нибудь, чтобы выбраться из того позора, в котором он оказался. Когда Хиллари впервые сообщила Томазес о своей идее, подруга сказала, что не хотела бы видеть, как ее избивают в ходе избирательной кампании. «Затем мне стало ясно, что это именно то, чего она действительно хотела добиться, и она убедила меня, что для нее очень важно пройти аттестацию у избирателей». В последние месяцы пребывания в качестве первой леди она смотрела на цветочные композиции для официальных обедов, но мысли Хиллари были сосредоточены на другом. «Можно было заметить, будто произошло некоторое отключение. Иногда она вздыхала: «Мне нужно спешить, мне нужно где-то быть», — рассказывал флорист Белого дома Боб Сканлан. Она думала масштабно.

= «Она ударила бы его сковородкой, окажись она под рукой, — говорит Сьюзен Томазес, подруга Хиллари, — но не думаю, что она когда-либо помышляла уйти от него или развестись с ним».