Дом духов - Кристофер Дж. Мур

Кальвино пытался вспомнить молитву, одну из тех молитв, которые запомнил, когда был служкой в алтаре. Но его память была пуста. Он вспомнил, как Кико прилаживала золотой листик на ухо слона в Эраване. Это воспоминание вызвало у него улыбку. Позже она размазала золотой листик по его руке. Это на счастье. Потом ему пришло в голову, что вера его детства принесла то, что было потеряно: чувство покоя, которое приходит, когда ты не боишься.

Ему все время везло, подумал Кальвино, поднимаясь на ноги. Он подумал о том, сколько сотен людей шли в бар «Африканская Королева» в поисках святилища иного рода, где им повезет. А потом были парни вроде Бена, которые питали честолюбивые надежды получить прибыль из каждого святилища в Бангкоке. Он снова посмотрел на русский пистолет. Его лиан пи духам этого места сделан, и он пошел прочь, бежал с парковочной площадки, как человек, который чувствует себя под защитой мирских богов.

Перед универмагом Робинсона толпа уличных детишек погналась за Кальвино с криками:

– Мистер, вы хотите мальчика? Можно сделать, можно доставить вам удовольствие…

Это были покинутые, бездомные дети, восьми, девяти, десяти лет. Дети с голодными глазами на тонких, как спички, ножках, они бегали от одного прохожего к другому, от одного мошенника к другому, оценивая каждого фаранга – что ему надо? Он покупатель? Или охотник до маленьких мальчиков? Кальвино зашагал быстрее, не обращая на них внимания.

На него налетела другая группка ребят, сжимающих в руках товарные чеки универмага: собрав достаточно чеков, они получали подарки, предназначенные для активных покупателей магазина. Их быстрые худые тела преградили Кальвино путь к отступлению. Он боялся смотреть в их поднятые лица, лица детей, вымаливающих то, чего больше не существовало на этих улицах, – человечность.

В конце концов дети сдались, повернули назад и побежали за другим фарангом. Кальвино пробирался вперед, но медленно. Восемь лет назад человеку на костылях требовалось минут десять, чтобы добраться от универмага Робинсона до входа в Патпонг. Теперь полузащитник «Нью-Йорк Джайентс»[28]с трудом мог бы сделать это за двадцать минут. Он протискивался по краю тротуара, превращенного в базар торговцами с самодельными деревянными тележками, столиками, одежными стойками, китайскими велосипедами, детскими колясками, проволочными клетками с пушистыми животными, кадками с мороженым на сухом льду, тележками со свежими фруктами. Все это было втиснуто в массу извилистых, узких проходов, открывающихся и закрывающихся, словно началась какая-то крупномасштабная миграция торговцев. Продавцы, которые пытались отодвинуться назад в узком, тесном туннеле, натыкались на гирлянды голых электрических лампочек и неоновые трубки дешевых стрип-баров. Тысячи хлопчатобумажных рубашек, ремней, джинсов, аудиокассет, игрушечных кроликов, собак, белок, козлиных черепов, перьев редких птиц, серебряных украшений и медных Будд, а также десятки уличных прилавков с едой, пропитавших отравленный воздух запахами, несущимися от столиков, стульев и тележек.

Горький Боб однажды сказал ему, что пресытиться Бангкоком означает идти по этому проходу и уже не замечать женщину из горного племени, продающую мунтжака или какого-то другого животного из первой десятки в любом списке вымирающих животных. Или, если ты все-таки заметил мунтжака, то будешь гадать, выросла ли его цена с прошлого года как показатель инфляции в Бангкоке.

Было уже поздно, но тротуар все еще заполняла толпа туристов, движущихся со скоростью стада, щиплющего свежую травку. Масса людей, которые шли и останавливались, словно связанные между собой скрытой системой коммуникации. Кальвино подумал о том, добрался ли Бартлет до аэропорта Дон Муанг.

Он протиснулся в узкое пространство между десятками покупателей, стремящихся совершить выгодную покупку, и вышел на Стрип – как местные жители называли Патпонг. Когда он в последний раз поворачивался спиной к Силом-роуд, с ним была Тик, а Вичай с двумя друзьями сидел перед «Африканской Королевой». Теперь в живых остались только он и Вичай. Время перевалило за полночь, и на Стрипе было полно туристов. Центр Патпонга – сой, протянувшаяся между улицами Силом и Суравонг, – представлял собой огромное скопление уличных торговцев, стоящих за сотнями прилавков, а напротив стояли десятки зазывал с пластиковыми карточками, на которых было написано «киска бросает дротики», «киска пьет колу», «киска курит сигареты» и тому подобное, так что ты начинал верить, что нет ничего такого, чего не сможет сделать женская вагина. Эти карточки напомнили ему о том, какая тонкая грань отделяет его сон с угрем от реальности живых представлений на Стрипе.

Стать зазывалой означало сделать шаг вперед в карьере для такого парня, как Вичай или один из тех ребят, которые обрабатывали фарангов вокруг универмага Робинсона. К тому времени, когда они получали повышение и выходили на Патпонг, у них уже были договоренности о комиссионных с барами; они сбивались в волчьи стаи, тайно носили оружие, затевали драки и нападали в ответ на малейшую провокацию, нападая на жертву бандой по десять человек или больше. Человечность исчезала, и никакая новая защитная стена морали не останавливала их в погоне за легкими деньгами.

Именно против того, что тревожило Кальвино в Патпонге, сражалась Кико, работая в Клонг Той. Это заставляло верить в то, что некоторые жизни не имеют никакой ценности, это бросовые жизни; что некоторые люди потеряли право на защиту личности. Он подумал о том, как жестоко убили Тик в той гостинице – ее препарировали, как лягушку. А мальчишек в грузовике под скоростной магистралью бросили с перерезанным горлом. При воспоминании об этих смертях у него по коже поползли мурашки.

* * *Зазывалы у входа в «Африканскую Королеву» были смирными, почти пассивными по меркам Патпонга. Они едва взглянули на Кальвино, когда тот вошел сквозь черную занавеску на дверном проеме. В полночь бар был полон экспатов; здесь была постоянная клиентура, которая больше всего ценила девочек-подростков, работающих на Стрипе. Полдюжины девочек танцевали на двух сценах, у каждой были большие груди и тонкая, как у песочных часов, талия. Это сделало бы их «Любовницей месяца», если бы они родились белыми, блондинками с голубыми глазами, и в такой стране, как Америка, где красота была редким товаром. В «Африканской Королеве» красота была общим правилом. Это было место, где инвестор мог купить девушку и использовать ее в качестве украшения плавательного бассейна.

Кальвино уже три дня оставлял сообщения в офисе Филипа Ламонта, с тех пор как узнал, что номер нового «Мерседеса», выехавшего из двора Даенг на Сой 42, зарегистрирован на его компанию. Ламонт игнорировал его звонки. Ратана имела частную беседу с личным секретарем Ламонта, но это ничего не дало. Винсент выкопал пару фотографий Филипа Ламонта из справочного отдела газеты «Бангкок пост». Одно время он регулярно появлялся в колонке, посвященной общественной жизни. Дело фондовой биржи набирало обороты, и появление в новостях могло быть способом расширить список клиентов и объем прибыли. В течение полутора лет Ламонт также три-четыре раза появлялся в разделе деловых новостей. Одно интервью было подписано именем Бена Хоудли.