В одно мгновение - Сьюзан Редферн

– Я рада, что ты приехал, – говорит мама.

Поцелуй ее, поцелуй, настаиваю я. И папа ее целует. Он обхватывает ладонями ее затылок, наклоняется, прижимается губами к ее губам, и его феромоны разом разрушают все препятствия между ними. Так держать, феромоны!

Выпустив ее, он говорит:

– Я вернулся только ради ужина.

Она резко хватает его за штаны между ног, и я потрясенно отшатываюсь.

– Врешь, – говорит она, и он снова целует ее, на этот раз куда более страстно, даже грубо.

Она тает, прижимаясь к нему, ее губы послушно раскрываются, впуская его.

– Мам, кажется, окорок готов, – кричит из кухни Обри, и родители отрываются друг от друга.

Папа подмигивает, и мама подмигивает ему в ответ. Вся сцена – отголосок былой страсти, огромного чувства, которое их когда-то связало, – продлилась меньше минуты, но это было грандиозно.

Мама идет на кухню, улыбаясь такой широкой улыбкой, что мне кажется, у нее наверняка болят щеки. Я так за нее рада – но еще мне страшно. Феромоны способны лишь отсрочить то, что давно кажется неотвратимым. Папа уже не тот, кем был раньше. Он похож на себя прежнего, но внутри него бурлит лютая ярость. Боб сейчас всего в двух домах отсюда. Папа горит жаждой мести.

Хлоя с Вэнсом сидят на пляже и смотрят на океан. Они сняли обувь, зарылись босыми пальцами в песок. Хлоя осматривает его руки, потом показывает ему свои. Они сравнивают плоды труда хирургов и приходят к выводу, что врач Вэнса явно схалтурил и небрежно выполнил свою работу.

Он подносит к губам Хлоину руку, на которой не хватает половинки мизинца, и нежно ее целует.

– Прости, – говорит он. У него в глазах стоят слезы. – Я пытался вернуться за тобой.

Она судорожно сглатывает, встает, протягивает ему руку, и он поднимается следом за ней. Она не хочет об этом говорить. Одной рукой она обнимает его за талию, он кладет ей руку на плечо. Она рассказывает ему о котятах и о приюте, он рассказывает ей о поисках Оза и о том, как он пытался ужиться с нашим отцом.

– Странно, что вы двое еще друг друга не убили, – говорит Хлоя, косясь на синяк на щеке у Вэнса – след утренней потасовки.

– Он меня и правда чуть не убил, – замечает Вэнс. – Твой отец ненормальный. Ты знала? Чертов псих.

– Это семейное, – говорит Хлоя, улыбаясь ему во весь рот.

Они бредут вдоль кромки воды, и волны лижут их ноги – семь Хлоиных пальцев и десять Вэнсовых. – Шелковые носки, – говорит он, понимая, о чем думает Хлоя. – Врач сказал, что на мне были носки из шелка. Они спасли пальцы на моих ногах.

– Держу пари, ты и сам не понимал, какое важное решение принял, купив эти носки.

– Не-а. Не понимал.

Он останавливается, поворачивается к ней, кладет руки ей на плечи.

– Я бы отдал их тебе, – говорит он. – Если бы я тогда знал, что эти носки спасут тебе пальцы, я бы отдал их тебе.

Он хочет в это верить и, наверное, даже верит. И я верю, что, если бы авария случилась сегодня, он бы так и поступил. Он бы отдал ей свои носки. Но сегодня он не тот, кем был в тот день. Я все видела. В тот день, когда пробил час, он понял, что хочет жить.

Хлоя тоже это знает. Со слабой улыбкой она отворачивается и идет дальше по пляжу. Она шагает, опустив голову, и Вэнс идет рядом с ней, ссутулившись, глядя на песок у себя под ногами. Хлоя снова берет его за руку, потом вдруг наклоняется и подбирает маленькое, белое, обточенное океаном стеклышко. Она кладет его в карман. Вернувшись домой, она положит его в стеклянную банку, что стоит на комоде в нашей комнате. В этой банке хранится коллекция пляжных находок за всю нашу с Хлоей жизнь.

– Ты чудо, – говорит Вэнс, глядя на их сплетенные руки.

Это не комплимент, скорее он констатирует факт. Она прощает ему то, что нельзя простить, и я едва могу это вынести.

* * *

Они возвращаются как раз к моменту, когда мама ставит на стол окорок.

– Я уж думала, придется выслать за вами поисковый отряд, – говорит Обри, когда они входят в дом.

При этих словах все, кроме Бена, в ужасе застывают. Обри ничего не замечает или умело притворяется, что не замечает.

– Не верится, что до нашей свадьбы осталось всего пять недель, – говорит она, и ее непосредственность чудесным образом восстанавливает пошатнувшееся было равновесие.

Они вшестером наслаждаются ужином и на удивление здорово проводят время вместе. Мне это нравится – и в то же время я страшно злюсь. Я тоже хочу быть там, с ними, хочу наслаждаться ужином и веселиться.

Когда десерт почти съеден, Обри говорит:

– Кстати, Хлоя, я привезла платье. Примеришь?

Хлоя в ответ то ли ухмыляется, то ли стонет, словно не знает, как ей реагировать. Похоже, она уже выросла из образа «колючего подростка».

– О чем это вы? – спрашивает мама.

– Хлоя согласилась быть подружкой невесты, – говорит Обри.

Мама радостно визжит и хлопает в ладоши, а глаза у нее влажнеют.

– Ты будешь в платье подружки невесты? – спрашивает она, словно не смела даже надеяться на такое. – Можешь его примерить? Пожалуйста!

– Сейчас? – спрашивает Хлоя, медленно розовея.

Мама выглядит как ребенок, получивший на Новый год велосипед, о котором мечтал целый год. Она все еще сжимает руки, словно умоляя Хлою согласиться, и даже подпрыгивает на стуле.

– Ладно, – говорит Хлоя, – мучайте меня на Пасху. Но знаешь, Обри, такой жестокости я от тебя не ждала. Привезти платье, понимая, что сегодня здесь будет вся семья. Ты за это поплатишься! – С этими словами Хлоя встает из-за стола, берет лежащий у входной двери чехол и идет вверх по лестнице.

– Я тебе помогу, – говорит ей вслед папа. – Обожаю мстить. И потом, надо как-то оживить эту вашу свадьбу.

Он подмигивает Хлое, а я чуть не плачу. Все мыслимые выходки и розыгрыши были нашей темой. Папиными соучастниками всегда были мы с Озом. Мы с папой уже придумали и тщательно разработали план действий: мы собирались превратить свадьбу Обри в по-настоящему запоминающееся событие. А теперь папа сговаривается с Хлоей. Как мерзко быть мертвой. Я торчу не пойми где и просто смотрю, как остальные делают все то, что я хотела и должна была сделать сама.

– Не вздумайте испортить мне свадьбу, – говорит Обри, одновременно боясь, что папа что-нибудь вытворит, и надеясь, что его план внесет толику легкомысленности в мероприятие, которое уже теперь представляется ей страшно скучным.

– Мы с Хлоей просто чуток повеселимся, – подзуживает папа.

Я мучаюсь от того, что никогда больше не придумаю с папой план, как подпортить свадьбу сестры, и не попробую приготовленный мамой окорок, и не сяду за стол вместе со всей своей семьей. Как же это несправедливо!